Русский язык в зеркале языковой игры - [19]
1. Игры с графикой, орфографией, пунктуацией несколько более часты, чем обыгрывание фонетики и фонологии. Николай Кульбин говорил о «букве-мухе»: «Я восхищаюсь ею, я восхищаюсь ими, этими мудрыми двухкрылыми! Смотрите на нее, смотрите на них: они перелетают от одного слова к другому, от одного языка к другому, такие точные, такие легкие!» (цит. по: Юрий Анненков. «Дневник моих встреч. Евгений Замятин»). В. Набоков неоднократно обращался к этой теме, а в романе «Другие берега» не только дает полное шутливосерьезное описание букв русского алфавита, но и сравнивает русский алфавит с латинским. Этот экскурс довольно обширен (притом что Набоков обещал «ограничиться только несколькими словами»!), но он достаточно интересен и мы приведем его ПОЛНОСТЬЮ:
«Любопытно, что большей частью русская, инакописная, но идентичная по звуку, буква отличается тускловатым тоном по сравнению с латинской.
Черно-бурую группу составляют: густое, без галльского глянца, А; довольно ровное по сравнению с рваным R, Р; крепкое, каучуковое Г; Ж, отличающееся от французского J, как горький шоколад от молочного; темно-коричневое, отполированное Я. В белесой группе буквы Л, Н, О, X, Э представляют, в этом порядке, довольно бледную диету из вермишели, смоленской каши, миндального молока, сухой булки и шведского хлеба. Группу мутных промежуточных оттенков образуют клистирное Ч, пушисто-сизое Ш и такое же, но с прожелтью, Щ.
Переходя к спектру, находим: красную группу с вишнево-кирпичным Б (гуще, чем В), розово-фланелевым М и розовато-телесным (чуть желтее, чем V) В; желтую группу с оранжеватым ё, охряным Е, палевым Д, светло-палевым И, золотистым У и латуневым Ю; зеленую группу с гуашевым П, пыльно-ольховым Ф и пастельным Т (все это суше, чем их латинские однозвучия); и наконец, синюю, переходящую в фиолетовое, группу с жестяным Ц, влажно-голубым С, черничным К и блестяще-сиреневым 3. Такова моя азбучная радуга (ВЁЕПСКЗ)» (В. Набоков, Другие берега, 2).
Любопытно, что в этом списке (полном, включающем даже полумистическое Ё!) не нашлось места для буквы Ы. Возможно, Набоков, которого, как известно, оскорбляло любое соседство, «ревнует» ее к Андрею Белому, к его весьма эмоциональным и ярким характеристикам звука и буквы Ы (их мы приводили выше). Впрочем, о букве Ы Набоков говорит в другом романе — «Дар», и его оценка этой буквы близка оценке Андрея Белого: ...буква «ы» столь грязная, что словам стыдно начинаться с нее (гл. I).
Интересно отметить, что Набоков не ограничивается приведенными характеристиками русских букв: он использует их (как нечто самоочевидное!) при описании природных явлений. Ср.:
..лиловизна сирени» переходила в рыхлую пепельность по мере медленного угасания дня, и молоком разливался туман по полям, и молодая луна цвета Ю висела в акварельном небе цвета В (В. Набоков, Другие берега).
2. Любопытно сравнить представления о русских буквах Набокова с наблюдениями Евгения Замятина (он, правда, как и большинство не-лингвистов, не разграничивает понятия буква и звук): «Всякий звук человеческого голоса, всякая буква — сама по себе вызывает в человеке известные представления, создает звукообразы. Я далек от того, чтобы приписывать каждому звуку строго определенное смысловое или цветовое значение. Но — Р — ясно говорит мне о чем-то громком, ярком, красном, горячем, быстром. Л — о чем-то бледном, голубом, холодном, плавном, легком. Звук Н — о чем-то нежном, о снеге, небе, ночи... Звуки Д и Т—о чем-то душном, тяжком, о тумане, о тьме, о затхлом. Звук М — о милом, мягком, о матери, о море. С А — связывается широта, даль, океан, марево, размах. С О — высокое, глубокое, море, лоно. С И — близкое, низкое, стискивающее и т. д.» (цит. ПО: Юрий Анненков. «Дневник моих встреч. Евгений Замятин»). Характерное примечание Анненкова: «Я вполне согласен с Замятиным. Буква Р и мне «говорит» всегда о чем-то ревущем, рычащем, ругательном, растрепанном, рвущем» (с. 247). Обращаем внимание читателя на относительную близость оценок Замятина к оценкам Набокова. Отметим, далее, что понимание букв Б и В у Набокова, их соотношение («вишнево-кирпичное» Б гуще, чем акварельно-небесное В) довольно близко к пониманию В. Брюсова. Брюсов так объяснил А. Белому свою строчку: Берег венного веселья.~ «Бе» — «ве» и «ве»: «бе» переходит в «ве-ве»... Почему? «Бе» — звук твердый, звук берега, суши; «ве-ве» — звук текучий, воздушный и влажный; от «бе» в «ве» мы слухом отталкиваемся, как челнок от камней» (А Белый, Начало века. Чудак, педагог, делец).
3. Из более поздних наблюдений над значениями русских звуков и букв любопытны наблюдения Т. Толстой (в рассказе «Ночь»), также не расходящиеся резко с наблюдениями ее предшественников. Если Набоков сравнивает букву Н со смоленской кашей, а Замятину она напоминает «о чем-то нежном, о снеге, небе, ночи...», то Толстая сравнивает ее с «мягким вкусным горячим молоком»; букву Ф Набоков определяет как пыльно-ольховую, а Толстая замечает, что клей пахнет «мягко, кисло, глухо, как буква Ф».
4. Иногдау авторов встречается нарочитое нарушение действующих орфографических и пунктуационных правил.
Эта книга — правдивый и бесхитростный рассказ о детстве и юности автора, которые пришлись на трудные военные и «околовоенные» годы. Не было необходимости украшать повествование выдуманными событиями и живописными деталями: жизнь была ярче любой выдумки.Отказавшись от последовательного изложения событий, автор рисует отдельные яркие картинки жизни Прикамья, описывает народную психологию, обычаи и быт, увиденные глазами мальчишки.Написанная с мягким юмором, книга проникнута глубоким знанием народной жизни и любовью к родному краю.В. З. Санников — известный филолог, доктор филологических наук, автор работ по русскому языку и его истории, в том числе «Русский каламбур», «Русский язык в зеркале языковой игры».
Данная книга — воспоминания автора о жизни в Москве с 1955 г. Живо и с юмором описывается научная и общественная жизнь Институтов Академии наук в «период оттепели», их «золотой век», сменившийся периодом «смуты» в 60–70-х, изгнание из Академии по политическим мотивам автора, его товарищей и коллег. Описывается путь автора в науке, приводятся материалы из его книг, посвящённых языковой шутке, и наблюдения над способами создания каламбура и других видов комического. Записки по содержанию — очень пёстрые.
Книга известного историка литературы, доктора филологических наук Бориса Соколова, автора бестселлеров «Расшифрованный Достоевский» и «Расшифрованный Гоголь», рассказывает о главных тайнах легендарного романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго», включенного в российскую школьную программу. Автор дает ответы на многие вопросы, неизменно возникающие при чтении этой великой книги, ставшей едва ли не самым знаменитым романом XX столетия. Кто стал прототипом основных героев романа? Как отразились в «Докторе Живаго» любовные истории и другие факты биографии самого Бориса Пастернака? Как преломились в романе взаимоотношения Пастернака со Сталиным и как на его страницы попал маршал Тухачевский? Как великий русский поэт получил за этот роман Нобелевскую премию по литературе и почему вынужден был от нее отказаться? Почему роман не понравился властям и как была организована травля его автора? Как трансформировалось в образах героев «Доктора Живаго» отношение Пастернака к Советской власти и Октябрьской революции 1917 года, его увлечение идеями анархизма?
Эта книга – о роли писателей русского Монпарнаса в формировании эстетики, стиля и кода транснационального модернизма 1920–1930-х годов. Монпарнас рассматривается здесь не только как знаковый локус французской столицы, но, в первую очередь, как метафора «постапокалиптической» европейской литературы, возникшей из опыта Первой мировой войны, революционных потрясений и массовых миграций. Творчество молодых авторов русской диаспоры, как и западных писателей «потерянного поколения», стало откликом на эстетический, философский и экзистенциальный кризис, ощущение охватившей западную цивилизацию энтропии, распространение тоталитарных дискурсов, «кинематографизацию» массовой культуры, новые социальные практики современного мегаполиса.
На протяжении всей своей истории люди не только создавали книги, но и уничтожали их. Полная история уничтожения письменных знаний от Античности до наших дней – в глубоком исследовании британского литературоведа и библиотекаря Ричарда Овендена.
Книга о тайнах и загадках археологии, этнографии, антропологии, лингвистики состоит из двух частей: «По следам грабителей могил» (повесть о криминальной археологии) и «Сильбо Гомера и другие» (о загадочном языке свиста у некоторых народов мира).
Американский популяризатор науки описывает один из наиболее интересных экспериментов в современной этологии и лингвистике – преодоление извечного барьера в общении человека с животными. Наряду с поразительными фактами обучения шимпанзе знаково-понятийному языку глухонемых автор излагает взгляды крупных лингвистов на природу языка и историю его развития.Кинга рассчитана на широкий круг читателей, но особенно она будет интересна специалистам, занимающимся проблемами коммуникации и языка.