Русский язык в зеркале языковой игры - [182]

Шрифт
Интервал

, не лезли ни в какие ворота).

«...был случайно слегка поврежден во время работы»» (Уронили на пол).

«...обрагцались с исключительной осторожностью»» (Неуронили на пол).

«На этот счет существует единодушное мнение»» (Я знаю еще двух ребят, которые придерживаются того же мнения).

8. Другие средства

С демагогическими целями могут использоваться, кроме основных, перечисленных выше, также и некоторые другие языковые средства, ср.:

(1) Матч по легкой атлетике СССР—США Бегут двое. Американец победил. Советские газеты сообщили. «В беге на 100 метров советский спортсмен пришел одним из первых. Американский бегун был предпоследним».

В нейтральном употреблении быть одним из первых можно, если есть большая группа «не первых», а предпоследним—если есть большая группа «первых».

(2) — Л что, Куколка?—спросил Новакович — Что если переложить эти стихи на

музыку?Я бы и переложил.

—Да разве вы композитор?

-Я-mo?Вы оперу «Майская ночь» слышали?

— Но ведь это вещь Римского-Корсакова?!

Вот я и говорю—знаете «Майскую ночь» Римского-Корсакова? Так я могу написать в десять раз лучше! (А. Аверченко, Шутка Мецената, III).

В описываемой в (2) ситуации при нейтральном употреблении реплика Вы оперу «Майская ночь» слышали?—это ответ в форме вопроса, уместный только в устах автора «Майской ночи».

9- Пример языковой демагогии («Клеветникам России» Пушкина)

Рассмотренные выше приемы языковой демагогии используются и в «серьезной» художественной речи, в том числе в поэзии. Только один пример — стихотворение А. Пушкина «Клеветникам России», где приемы языковой демагогии являются основным структурным элементом. Оправдывая присоединение Польши к России, Пушкин использует прием сравнения: кровавое подавление восстания 1831 г. он сравнивает с домашним спором (в который, понятное дело, не должны вмешиваться посторонние!), Россию — с морем, а другие славянские народы —- с ручьями. Следующий примененный Пушкиным прием — д е м а-гогическая альтернатива: Оьавянскиель ручьи сольются в русскомморе? Оно ль иссякнет? вот вопрос. Пушкин даже не допускает третью возможность — возможность того, что и славянские народы будут независимыми, и Россия не погибнет (хотя и во времена Пушкина немало было примеров того, как близкородственные народы не сливались в «едином море» — Испания и Португалия, немецкие княжества и Австрия). И, наконец, концовка стихотворения: Иль нам с Европой спорить ново? Иль русский от побед отвык?, которую даже друг Пушкина П. Вяземский определил как нелепость и фанфаронаду: «Неужели Пушкин не убедился, что нам с Европою воевать была бы смерть?» Любопытно, что и сам Вяземский в этой своей заметке о стихотворении Пушкина не свободен от преувеличений и демагогических сравнений, напр.: «...курам насмех быть вне себя от изумления, видя, что льву удалось, наконец, наложить лапу на мышь» (Кн. П. А. Вяземский. «Старая записная книжка», по: В. Вересаев, Пушкин в жизни).

Принцип вежливости

Н. Д. Арутюнова отмечает, что существует еще один принцип, регулирующий отношения между «я» и «другими», не менее важный, чем постулаты Грайса. Это принцип вежливости, который может заблокировать любой из четырех указанных ранее постулатов общения: чтобы быть вежливым, говорящий зачастую недостаточно информативен, отказывается от связности речи, ее ясности и однозначности и нередко даже грешит против истины. Вот три шутки, построенные на столкновении принципов истинности и вежливости.

(1) — Какая разница между джентльменом и истинным джентльменом? Джентльмен, открыв не ту дверь и увидев голую женщину, говорит: «Простите, мисс», а истинный джентльмен: «Простите, мистер!»

(2) Дама почтенного возраста обращается к известному журналисту.

—Вы не могли бы дать автограф пожилой женщине?

Пожалуйста, но где она?

(3) Адмирал В. Я. Чичагов на приеме у Екатерины II, описывая решающее сражение, увлекся, ругал трусов-шведов, обратившихся в бегство, причем употреблял весьма крепкие выражения. «Я их-. я их-.»—кричал адмирал. Вдруг старик опомнился, в ужасе вскочил с кресел, повалился перед императрицей-.—Виноват, матушка, Ваше императорское Величество-—Ничего— кротко сказала императрица, не дав заметить, что поняла непристойные выражения,—ничего, Василий Яковлевич, продолжайте', я ваших морских терминов не разумею (Рус. лит. анекдот).

Зачастую говорящие, стремясь быть вежливыми, не опускаются до лжи, а смягчают отрицательную оценку, чтобы не слишком огорчить собеседника:

(4) [Разговор Андрея С. (3 лет) с М. Г., угостившей его пирожками]

—Андрюша, тебе понравились мои пирожки?

— Не чересчур.

Ответ Не чересчур вежливее прямого нет, поскольку, по справедливому замечанию Е. М. Вольф [1981], всякое слишком, чрезмерно, чересчур, пере- создает отрицательную оценку. Отрицание наречия чересчур не приводит к замене в (4) отрицательной оценки на положительную, но смягчает отрицательную оценку.

(5) [Медвежонок Пух застрял, уходя из норы Кролика после обильного угощения]:

Всё из-за того,—сердито сказал Пух,—что выход слишком узкий!

— Нет, всё из-за того, что кто-то пожадничал!—строго сказал Кролик.—За столом мне всё время казалось, хотя из вежливости я этого не говорил, что


Еще от автора Владимир Зиновьевич Санников
Записки простодушного

Эта книга — правдивый и бесхитростный рассказ о детстве и юности автора, которые пришлись на трудные военные и «околовоенные» годы. Не было необходимости украшать повествование выдуманными событиями и живописными деталями: жизнь была ярче любой выдумки.Отказавшись от последовательного изложения событий, автор рисует отдельные яркие картинки жизни Прикамья, описывает народную психологию, обычаи и быт, увиденные глазами мальчишки.Написанная с мягким юмором, книга проникнута глубоким знанием народной жизни и любовью к родному краю.В. З. Санников — известный филолог, доктор филологических наук, автор работ по русскому языку и его истории, в том числе «Русский каламбур», «Русский язык в зеркале языковой игры».


Записки простодушного. Жизнь в Москве

Данная книга — воспоминания автора о жизни в Москве с 1955 г. Живо и с юмором описывается научная и общественная жизнь Институтов Академии наук в «период оттепели», их «золотой век», сменившийся периодом «смуты» в 60–70-х, изгнание из Академии по политическим мотивам автора, его товарищей и коллег. Описывается путь автора в науке, приводятся материалы из его книг, посвящённых языковой шутке, и наблюдения над способами создания каламбура и других видов комического. Записки по содержанию — очень пёстрые.


Рекомендуем почитать
«…Явись, осуществись, Россия!» Андрей Белый в поисках будущего

Подготовленная к 135-летнему юбилею Андрея Белого книга М.А. Самариной посвящена анализу философских основ и художественных открытий романов Андрея Белого «Серебряный голубь», «Петербург» и «Котик Летаев». В книге рассматривается постепенно формирующаяся у писателя новая концепция человека, ко времени создания последнего из названных произведений приобретшая четкие антропософские черты, и, в понимании А. Белого, тесно связанная с ней проблема будущего России, вопрос о судьбе которой в пору создания этих романов стоял как никогда остро.


Всему свое место. Необыкновенная история алфавитного порядка

Книга историка Джудит Фландерс посвящена тому, как алфавит упорядочил мир вокруг нас: сочетая в себе черты академического исследования и увлекательной беллетристики, она рассказывает о способах организации наших представлений об окружающей реальности при помощи различных символических систем, так или иначе связанных с алфавитом. Читателю предстоит совершить настоящее путешествие от истоков человеческой цивилизации до XXI века, чтобы узнать, как благодаря таким людям, как Сэмюэль Пипс или Дени Дидро, сформировались умения запечатлевать информацию и систематизировать накопленные знания с помощью порядка, в котором расставлены буквы человеческой письменности.


Французский язык в России. Социальная, политическая, культурная и литературная история

Стоит ли верить расхожему тезису о том, что в дворянской среде в России XVIII–XIX века французский язык превалировал над русским? Какую роль двуязычие и бикультурализм элит играли в процессе национального самоопределения? И как эта особенность дворянского быта повлияла на формирование российского общества? Чтобы найти ответы на эти вопросы, авторы книги используют инструменты социальной и культурной истории, а также исторической социолингвистики. Результатом их коллективного труда стала книга, которая предлагает читателю наиболее полное исследование использования французского языка социальной элитой Российской империи в XVIII и XIX веках.


Университетские истории

У этой книги интересная история. Когда-то я работал в самом главном нашем университете на кафедре истории русской литературы лаборантом. Это была бестолковая работа, не сказать, чтобы трудная, но суетливая и многообразная. И методички печатать, и протоколы заседания кафедры, и конференции готовить и много чего еще. В то время встречались еще профессора, которые, когда дискетка не вставлялась в комп добровольно, вбивали ее туда словарем Даля. Так что порой приходилось работать просто "машинистом". Вечерами, чтобы оторваться, я писал "Университетские истории", которые в первой версии назывались "Маразматические истории" и были жанром сильно похожи на известные истории Хармса.


Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

В центре внимания научных работ, которые составили настоящий сборник, находится актуальная проблематика транснациональных процессов в русской литературе и культуре. Авторы рассматривают международные литературные и культурные контакты, а также роль посредников в развитии русской культуры. В их число входят И. Крылов, Л. Толстой, А. Ахматова, М. Цветаева, О. Мандельштам и другие, не столь известные писатели. Хронологические рамки исследований охватывают период с первой четверти XIX до середины ХХ века.


Жан Расин и другие

Книга рассказывает о жизни и сочинениях великого французского драматурга ХVП века Жана Расина. В ходе повествования с помощью подлинных документов эпохи воссоздаются богословские диспуты, дворцовые интриги, литературные битвы, домашние заботы. Действующими лицами этого рассказа становятся Людовик XIV и его вельможи, поэты и актрисы, философы и королевские фаворитки, монахини и отравительницы современники, предшественники и потомки. Все они помогают разгадывать тайну расиновской судьбы и расиновского театра и тем самым добавляют пищи для размышлений об одной из центральных проблем в культуре: взаимоотношениях религии, морали и искусства. Автор книги переводчик и публицист Юлия Александровна Гинзбург (1941 2010), известная читателю по переводам «Калигулы» Камю и «Мыслей» Паскаля, «Принцессы Клевской» г-жи де Лафайет и «Дамы с камелиями» А.