Русский вор - [17]

И у него созрело решение, которое он счел для себя справедливым и единственно правильным.

– Нет, уроды, – сквозь зубы медленно проговорил Владимир, – так просто я не уйду. Я вам устрою прощальную гастроль, от которой вас всех в озноб бросит. Всю свою оставшуюся жизнь вы будете бояться даже своих воспоминаний обо мне.

Полунин завел двигатель машины и на огромной скорости рванул ее с места с таким свистом пробуксовывающих колес, что ближайшие прохожие в страхе оглянулись.

– Вот ненормальный-то понесся, будто ему жизнь совсем не дорога, – вымолвила какая-то бабулька вслед удаляющейся иномарке.

* * *

– Да ты с ума сошел, – произнес Шакирыч, – зачем тебе это надо? Тебе лечиться необходимо, у тебя дел полно.

Рамазанов поднялся с кресла, в котором сидел, и нервно заходил по домашнему кабинету Полунина.

– Ну скажи, чего тебе не хватает? Ты еще молодой мужик, у тебя все есть. Деньги, процветающий бизнес, у тебя молодая жена, сын растет.

Сидевший рядом с Полуниным на диване Славка удивленно переводил взгляд с Шакирыча на Полунина, который тоже молчал, куря сигарету и стряхивая пепел в пепельницу, стоящую рядом с ним на диване.

– Так чего еще тебе не хватает? – повторил вопрос Шакирыч, остановившись перед Полуниным.

Владимир медленно поднял глаза на Рамазанова и сказал:

– Покоя, Эльдар, покоя.

– Какого еще покоя? – удивился Рамазанов.

– Покоя в душе, – пояснил Полунин. – Мне, может быть, жить-то осталось считанные недели. Я боюсь только одного, что, когда я буду умирать, перед моими глазами будут стоять насмехающиеся рожи этих козлов, которые поломали мне всю жизнь.

Полунин решительным жестом загасил окурок и твердым голосом произнес:

– Так вот, Эльдар, я хочу поменять выражения на этих рожах! Пусть на них будут видны лишь страх и уныние.

Полунин вынул из кармана рубашки пачку сигарет и снова прикурил, после чего добавил:

– И я хочу, чтобы вы мне помогли в этом… Разумеется, не безвозмездно. Моя доля в нашем общаке будет вашей.

Славка перестал грызть орешки, уставившись взглядом на Шакирыча. Тот молчал несколько секунд, напряженно вглядываясь в лицо Полунина.

– Ты так хочешь их достать, что готов пожертвовать своей долей общака, своим страховым фондом, – наконец с удивлением в голосе произнес Шакирыч.

– Ты же сам сказал, что я не бедный человек, – усмехнулся Полунин. – Останется кое-что на черный день.

Шакирыч снова заходил по комнате, но уже не столь раздраженно, как раньше.

– Но послушай, эти же деньги ты можешь потратить, чтобы уехать за границу и пройти курс лечения там. На твоем месте я бы там и остался. Ты молодой, предприимчивый, поэтому и там устроишь свою жизнь, деньги на раскрутку у тебя есть.

В ответ Полунин лишь улыбнулся:

– Нет, Шакирыч, такие, как я, за бугром не нужны, бывших уголовников и там хватает. Здесь я родился, здесь мои предки похоронены, вся жизнь здесь прошла, здесь я и умру. В конце концов, здесь меня и посадили. Я, Шакирыч, хоть и вор, но я русский вор.

Рамазанов перестал ходить и снова сел в кресло. Его широкое угрюмое лицо было задумчивым.

– И все же я тебя не понимаю, – тихо произнес Шакирыч.

Вдруг Полунин взорвался. В порыве ярости он швырнул на пол пепельницу, стоявшую возле его руки на диване, и заорал на Шакирыча:

– Чего ты не понимаешь! Чего! У меня нашли рак и, по всей видимости, весьма запущенный. Неужели так сложно понять, что я не хочу сдохнуть, не отомстив за себя? Это мое последнее дело. Я пойду на него в любом случае, независимо от того, согласитесь вы мне помочь или нет. Не согласитесь вы, найму других. Отговаривать меня бесполезно, я все уже решил!

Выговорившись, Полунин сел на диван. Воцарилась тягостная тишина. Нарушил ее Болдин:

– Не горячись, Иваныч, лично я согласен помочь тебе. Ты для меня немало сделал, я тебе многим обязан… Только объясни мне, почему ты сам хочешь ехать в этот свой Тарасов, ведь можно же кого-то нанять. Обратись к Самбисту, я уверен, он тебе не откажет. Найдет пару ребятишек, ты купишь им «волыны» и отправишь этих стрелков в командировку. Киллеры-профессионалы сработают лучше нас.

Полунин медленно перевел взгляд на Болдина.

– Я, Славик, не живодер. Мокрушником никогда не был и не буду, – ответил Полунин. – Пусть этой херней занимаются бритоголовые братки Антона. Это они, насмотревшись американских фильмов, чуть что за пушку хватаются и думают, что крутые. Русский вор в первую очередь действует умом, а не силой. К тому же жизнь человеку дает только бог и не мне решать, отнимать ее или нет. Я могу лишь поуродовать ее им, как они, каждый в свое время, покалечили мою.

После этих слов Полунина у Болдина на душе полегчало. Когда в самом начале разговора Владимир сказал, что опасно болен, он, сразу же отметая все вопросы о своем здоровье, сообщил, что не намерен ложиться в больницу.

– Я уезжаю в Тарасов, – сказал он им. – Прежде чем лечь на операцию, итог которой лично для меня абсолютно ясен, мне необходимо сделать несколько дел… Раздать старые долги десятилетней давности. И я хочу, чтобы вы мне в этом помогли.

Никакие увещевания Шакирыча, что глупо в данной ситуации заниматься подобными делами, что надо прежде всего позаботиться о здоровье, на Полунина не действовали.