Русский узел. Стихотворения и поэмы - [4]

Снился город, бумаги в пыли.

Но колеса всего эшелона

На змеиные спины сошли.

Все сильней пассажиров шатало,

Только змеи со свистом ползли.

Незнакомая местность предстала,

И змеиные травы пошли.

Канул поезд в пустое пространство,

И из вас никому невдомек,

Если вдруг среди мысли раздастся

Неизвестно откуда — гудок.

1968

Кольцо

Вспомни старый трамвай! Среди лязга и пыли

Он летел по кольцу — колесо в колесо.

Ты сходил, он сходил, вы куда-то сходили,

Вы трамвайной судьбы размыкали кольцо.

Вы клубились по жизни, теряя друг друга,

Рты и души кривила вам ярость борьбы.

Но остался один, не сорвавшийся с круга,

Не постигший разогнутых линий судьбы.

Каждый день, каждый час вы сменяли друг друга.

Вот твоя остановка. Приехал, вставай!

Показалось, что не было жизни вне круга,

Человеку, водившему этот трамвай.

Показалось, что в мире всегда он пребудет,

Этот замкнутый путь, этот бег без конца.

Но трамвай изломался, стал пылью. А люди

И не знали о том человеке кольца.

Между тем говорили, что каждое утро

Где-то в городе кружится некий старик.

Остановится, пальцем поманит — как будто

Что-то хочет сказать, изо рта только скрип.

И нелепым волчком он упал среди улиц,

Притворился ли мертвым иль кончил свой век?

Но его башмаки на ногах шевельнулись,

Поднялись и продолжили прерванный бег.

Башмаки! В эту чушь ни один не поверил.

Самый храбрый слегка изменился в лице.

Башмаки? Подтащил башмаки и примерил

И пошел против воли метаться в кольце.

Ты кричала, любовь! Он тебя не услышал.

Неизменному другу не подал руки.

Растворился, исчез, но из круга не вышел.

И продолжили дьявольский бег башмаки.

1968

Перевертень

Извратил он и слово и дело,

И насмешка была такова,

Что от легкости мысли и тела

Он ногами залез в рукава.

Может быть, над людьми посмеялся,

Опрокинул и душу и смысл,

В рукавах пиджака затолкался,

Словно дьявол, низринутый вниз.

И мелькает по низкому свету

Вверх ногами бегущий пиджак.

По его пятипалому следу

Тут и там прорывается мрак.

1968

Имя

Как смутны леса на закате!

Мгновенья уходят за край.

И кто-то невидимый сзади

Затмил мне глаза: угадай!

Но света осталось немного.

Я вспомнил густые леса,

Где в храме забытого бога,

Подкравшись, закрыла лоза.

1969

Ночь

Ночь!.. Опасайся мыслей

С песьими головами.

В душе горят, не мигая,

Зеленые лица сов.

И тело стоит отдельно —

Не прикоснись руками,

Когда идет по восьмерке

Стрела мировых часов.

Глухие ночные звуки

Из жизни стирают память.

Что различить ты хочешь?

Звук? Уже нет его.

Руки протянешь — воздух

Отхватит тебя с руками.

Бросишь целую гору —

Днем не найдешь ничего.

Днем здесь была долина.

Сейчас без следа и знака.

Лес, существа ночные,

Деревья молчат, скрипя.

Что уловить ты хочешь?

Спичку зажги — из мрака

Все чудовища мира

Ринутся на тебя.

Я знаю, что среди мыслей

Такие вдруг выпадали,

Мне лучше б не видеть света

И жизни вовек не знать!

Четыреста карабинов

В своих пирамидах спали.

Один карабин не выдержал,

Забился и стал стрелять.

1969

Памяти космонавта

Шел ты на землю с расчетом железным.

Только увидел ее —

Поторопился…

   И стало небесным

Тело земное твое.

Где ты? Оплывшую груду металла

В землю твой друг опустил.

Весь ты зарыт. А чего не хватало,

Черный металл возместил.

1969

«И снился мне кондовый сон России…»

И снился мне кондовый сон России,

Что мы живем на острове одни.

Души иной не занесут стихии,

Однообразно пролетают дни.

Качнет потомок буйной головою,

Подымет очи — дерево растет!

Чтоб не мешало, выдернет с горою,

За море кинет — и опять уснет.

1969

«Слезы текучие, слезы мигучие…»

Слезы текучие, слезы мигучие…

Больно, о больно глядеть!

Что-то такое в вас есть неминучее.

Взял да забросил я сеть.

Но тяжело ее было вытаскивать,

Видно, что чем-то полна.

Вытащил рыбку и стал ее спрашивать,

Только немая она.

1969

Поэт

Спор держу ли в родимом краю,

С верной женщиной жизнь вспоминаю

Или думаю думу свою —

Слышу свист, а откуда — не знаю.

Соловей ли разбойник свистит,

Щель меж звезд иль продрогший бродяга?

На столе у меня шелестит,

Поднимается дыбом бумага.

Одинокий в столетье родном,

Я зову в собеседники время.

Свист свистит все сильней за окном —

Вот уж буря ломает деревья.

И с тех пор я не помню себя:

Это он, это дух с небосклона!

Ночью вытащил я изо лба

Золотую стрелу Аполлона.

1969

Диван

Пушкин погиб. Чаадаев замкнулся, скучая.

Сны не сбылись, от прошедшего нет и следа.

На полуслове за чашкою русского чая

Нечто иное увидел и смолк навсегда.

Пушкин забыт. Чаадаева помнить не надо.

Только хозяин показывал гостю порой

Старый диван — две отметины круглые рядом, —

Это сидели друзья, прислонясь головой.

Часто хозяин, пустым восклицаньем задетый,

Гостя одергивал:

«Тише, они говорят!»

Умер и он, роковой не дослушав беседы…

Только однажды ворвался как буря солдат.

Облако пыли взметнул в тишине именитой

Нищий хозяин, учитель отца своего.

Рухнул на барский диван и заснул как убитый.

Вмятины встали, чтоб не тревожить его.

1969

Стоящий на вершине

Однажды сонную долину

Покинул дерзкий человек.

Ступил ногою на вершину.

— Отселе вижу! — он изрек.

И длань движением державным

Простер на низшие миры.

Опасно встать с горами равным,

Имея душу не горы.

Ему внезапно вид явился

Настолько ясный и большой,

Что, потрясенный, он сломился

Несоразмерною душой.

1969

Отцу

Что на могиле мне твоей сказать?