Русский самородок - [29]
Чертков встал с места и, держась обеими руками за спинку гнутого венского стула, сказал:
– Его сиятельство, Лев Николаевич, узнав, что я еду к вам, просил меня передать поздравление с нынешним славным юбилеем и пожелать вам великих успехов в продвижении печатного слова в народ…
Все дружно похлопали.
Сытин тут же ответил:
– Передайте от нас графу Льву Николаевичу наш трудовой привет, доброго ему здоровья и скажите ему, что в издании «Посредника» мы всё для его сиятельства в интересах наших общих сделаем добросовестно и во благовремении. Продолжайте, Владимир Григорьевич…
– Я продолжу, – улыбаясь, сказал Чертков, – но пусть сначала рабочие и служащие ваши по рюмочке выпьют…
– Правильно!..
– За ваше здоровье, труженики, и за ваших хозяев, – поднял и выпил рюмку Чертков.
А потом он говорил о том, какие намерения Толстого, по его мнению, совпадали с целью и задачами сытинского издательства.
– Еще и по сию пору у нас в России многие миллионы людей не владеют грамотностью и ограничиваются устной словесностью, сказками, песнями и разными бывальщинами, а чаще всего небылицами. Еще и посейчас в народе некоторые полагают, что весь мир создан в недельный срок, а наша грешная земля, в том числе и трактир Тарасова, где мы находимся, держится на трех китах… С неграмотных и темных людей спрос невелик. Спрашивается с нас, с интеллигенции, нам говорят: «Идите в народ, просвещайте его!..» Но чем? Какими книгами? Ведь малограмотный наш читатель сам по духу своему потребовал и сам при помощи своих «подворотных» никольских авторов создал для себя малограмотную лубочную, с позволения сказать, литературу, этот временный чертополох и пустоцвет. Есть, правда, у лубка заслуга: он развил у народа вкус к чтению. И однако лубок со всеми его дурными сторонами скоро кончится. Но мы, люди пишущие, слишком еще мало сделали для того чтобы лубок вытеснить. Да и грамотность в стране растет не повсюду равномерно: в одних местах такие книжки, как «Шалости дочки в темные ночки» и в этом духе, изжили себя, а в других, где только впервые берутся за книгу, там и «Гуак» и «Бова» с «Ерусланом» в доброй чести. Задача передового русского общества дать народу хорошую, умную, полезную книгу. Отлично то, что народом выдвинутые из своей среды книгоиздатели вместе с нами понимают эту важнейшую цель. Я рад приветствовать одного из таких издателей, Ивана Дмитриевича, он один из первых сердцем почуял острою необходимость обратиться в издательском деле к чистым источникам литературного материала и освежить мутный поток лубка замечательными произведениями русских писателей – Толстого, Гоголя, Тургенева и других, не уродуя и не искажая их творчества руками пока еще здравствующих лубочных «сочинителей»… Я, друзья, скоро закончу свое слово и прошу вас еще налить по рюмочке…
– Владимир Григорьевич, – послышался голос рабочего-наборщика, – извините, я перебью вас одним замечанием.
– Пожалуйста…
– Верно, лубок – это не то, что теперь надо народу. Но вот мы набираем, печатаем сейчас книжечки графа Толстого: «Где любовь, там и бог», «Бог правду видит», «Свечка» и тому подобные. Все они легко читаются. Но хочется сказать: «Ваше сиятельство, довольно обличать нас во всех грехах и поучать покаянию, послушанию и терпению. Дайте нам, господа, книгу с доступом к действительным научным познаниям. Не оглядывайтесь на мужицкую серость, а имейте в виду читателя – человека». Вот мое пожелание. Извините, что своим добавлением перебил вас…
Черткова не смутили слова рабочего. Он сам аплодировал ему, а затем, заканчивая речь, сказал, обращаясь к Сытину:
– Дельные люди у вас, Иван Дмитриевич, с такими можно работать! Смотрите, как он дополнил меня. Да, дорогой друг, вы правы: нравоучения в книжках графа Толстого есть. Но это явление временное, неизбежное до появления той книги для читателя – человека, о которой вы здесь сказали. В планах «Посредника» есть такая литература, но ей пока еще не расчищена широкая дорога. У Льва Николаевича есть великие творения, вы это знаете, они войдут в века, как вошли в века произведения мировой литературы: «Робинзон Крузо», «Дон-Кихот», «Декамерон» и «Гулливер»… Я думаю, что в скором времени, – так ведь, Иван Дмитриевич? – мы с вами дадим читателям возможность узнать Льва Толстого как великого русского писателя-художника, и да простят ему тогда добрые люди, если он в своих нравоучительных беседах в чем и не угодил… Но он не фальшивит! Таков его дух последовательности и… противоречия…
После речи Черткова принялись угощаться. Сытин пошептался со своими компаньонами и, подозвав бухгалтера Павлыча, тихонько сказал:
– Сходи в контору, возьми и раздай по три рубля каждому. Весь расход отнеси за счет Кирилла и Мефодия…
…В открытые окна валил пар, слышались голоса, гремела посуда и неслись песни, исполняемые дружным хором: «Ревела буря, дождь шумел…», «Шумел, горел пожар московский…» и «Маруся отравилась, в больницу повезли…»
Это были песни из того самого неисчерпаемого репертуара лубочных, полных и неполных «новейших» песенников, которые делались руками этих людей, сытинцев.
По Валовой улице, на всякий случай, прохаживали в крепких подкованных сапогах два стражника. В трактир заходить они не решались.
Подзаголовок этой книги гласит: «Повествование о Петре Первом, о делах его и сподвижниках на Севере, по документам и преданиям написано».
Книга посвящена выдающемуся русскому зодчему Андрею Никифоровичу Воронихину.
Очерки о Карельском фронте в период Великой Отечественной войны.
Имя Константина Ивановича Коничева хорошо известно читателям. Они знакомы с его книгами «Деревенская повесть» и «К северу от Вологды», историко-биографическими повестями о судьбах выдающихся русских людей, связанных с Севером, – «Повесть о Федоте Шубине», «Повесть о Верещагине», «Повесть о Воронихине», сборником очерков «Люди больших дел» и другими произведениями.В этом году литературная общественность отметила шестидесятилетний юбилей К. И. Коничева. Но он по-прежнему полон творческих сил и замыслов. Юбилейное издание «Из жизни взятое» включает в себя новую повесть К.
«В детстве у меня была копилка. Жестянка из-под гарного масла.Сверху я сделал прорезь и опускал в нее грошики и копейки, которые изредка перепадали мне от кого-либо из благодетелей. Иногда накапливалось копеек до тридцати, и тогда сестра моего опекуна, тетка Клавдя, производила подсчет и полностью забирала мое богатство.Накопленный «капитал» поступал впрок, но не на пряники и леденцы, – у меня появлялась новая, ситцевая с цветочками рубашонка. Без копилки было бы трудно сгоревать и ее.И вот под старость осенила мою седую голову добрая мысль: а не заняться ли мне воспоминаниями своего прошлого, не соорудить ли копилку коротких записей и посмотреть, не выйдет ли из этой затеи новая рубаха?..»К.
Книга посвящена жизни великого русского скульптора Федота Ивановича Шубина.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В тихом городе Кафа мирно старился Абу Салям, хитроумный торговец пряностями. Он прожил большую жизнь, много видел, многое пережил и давно не вспоминал, кем был раньше. Но однажды Разрушительница Собраний навестила забытую богом крепость, и Абу Саляму пришлось воскресить прошлое…
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.