Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин - [89]
Аросев продолжает воспоминания рассказом о том, как проходило под его командованием ночное вторжение «в типографии «Русского слова» (там, где теперь печатается «Правда»). Не прошло и получаса после начала операции, как в типографию раздался звонок телефона…» На проводе был Ленин, требовавший докладывать ему каждые полчаса. «И только, когда оккупация типографий была закончена и склады бумаги заняты, последовал соответственный декрет о закрытии буржуазных газет в стране, где наступила диктатура пролетариата». Итак, закрытие враждебных газет стало первым шагом большевиков по укреплению своей власти после выборов в Учредительное собрание.
28 ноября Московский Совет официально «секвестровал» типографию «Русского слова» (ранее та же участь постигла сытинское «Московское товарищество издательства и печати»). Правда, за Сытиным и его супругой оставили их квартиру на Тверской, но отныне столь милые сердцу старого издателя типографские машины, грохотавшие двумя этажами ниже, печатали «Известия» городского совета.
Большинство редакционных сотрудников сытинской газеты разъехались кто куда: одни подались на юг, в Крым, где во время гражданской войны недолго издавали газету под зашитой Русской добровольческой армии; другие держались поблизости и дважды делали попытку возобновить в Москве некое подобие «Русского слова»[539]. Благов, Руманов, Варшавский и Немирович-Данченко эмигрировали в Западную Европу. Петров уехал в Югославию.
Не собираясь эмигрировать и имея твердое намерение поладить с властями, Сытин сел в поезд и отправился в Петроград на встречу с первым лицом в новом государстве – Лениным. За долгие годы он не раз ездил в северную столицу на приемы к чиновникам, от чьих решений в той или иной степени зависела его судьба; теперь же на карту было поставлено его неотъемлемое право на труд. В своих воспоминаниях, подготовленных к печати при Сталине, Сытин ничего не говорит о полученных им от Ленина заверениях в поддержке и содействии. Причина, как представляется, ясна: по крайней мере два ленинских обещания будут нарушены сразу же, едва за Сытиным захлопнется дверь.
Внук Дмитрий Иванович точно цитирует частную запись, которую сделал Сытин по следам разговора с Лениным: «Мое учреждение первое подлежало национализации… Я не возражал и никаких мер не принимал, чтобы избежать недоразумений, в день моего заявления передачи типографии [очевидно, 28 ноября] я поехал в Петроград в Смольный. Явился к Владимиру Ильичу, он меня принял».
Не зная, какое важное значение придает Ленин закрытию «Русского слова» и что он лично отдал распоряжение о внезапном ночном налете, Сытин первым делом задал вопрос о конфискации газетной типографии. Ленин ответил: «Да, это начало, и все Ваши дела подлежат национализации, это общая участь всех». Спокойно приняв неизбежное, Сытин высказал затем свою главную тревогу: а не «национализируют» ли и его («Показывает на себя», – написал он в скобках). И Ленин, по словам Сытина, отвечал так: «Его мы национализировать не будем и предоставим ему свободно жить, как он жил, если не против нас». Ободренный, Сытин тотчас вернулся в Москву, чтобы приступить к работе «со всеми моими аппаратами».
Существуют воспоминания еще двух человек, которым Сытин рассказывал позднее об этой встрече. По свидетельству одного из них, Гессена, Сытин вспоминал, как Ленин «внимательно слушал меня, подошел близко, положил руку на плечо и сказал: «Благодарю вас. Иван Дмитриевич Сытин будет помогать нам своим большим опытом, своими большими знаниями». Сытин сообщил также, что Ленин обещал оставить ему в пожизненное пользование его кнартиру в доме, где помещалось «Русское слово», и назначить 250 рублей ежемесячно по выходе на пенсию. Второй мемуарист – Мотыльков узнал от Сытина, что Ленин разрешил ему завершить все издания, находящиеся в производстве, и распродать их, а также содержимое его складов[540].
Возможно, именно в ту их встречу Сытин подарил Ленину подписанный экземпляр «Полвека для книги», обнаруженный впоследствии в ленинской библиотеке в Кремле. И, наверное, вскоре после нее, если не тогда же, Сытин подтвердил искренность намерений, внеся в советскую казну половину своих личных банковских вкладов[541].
Итак, Сытин остался на посту директора «Товарищества И.Д. Сытина», в распоряжении которого оставались старая типография Коноваловой и издательский комбинат на Пятницкой. В первые месяцы правления у революционеров было чересчур много других хлопот, чтобы заниматься национализацией книгоиздательского дела, но они ввели определенные ограничения и всячески вмешивались в работу фирмы[542].
В декабре Московский Совет арестовал сытинские календари на 1918 год (вот-вот ожидался переход на григорианский календарь «нового стиля») и запретил распространение лубочной литературы.
Сытин принялся заключать деловые соглашения с новыми властями. Он отправлял должностным лицам условия на фирменных бланках «Товарищества», а те адресовали свои ответы в «Товарищество И.Д. Сытина» в Москве. Когда в первые месяцы 1918 года наркому просвещения А.В. Луначарскому потребовался издатель для «национализированных» произведений 57 русских писателей, он подрядил Сытина
Дом № 16 по набережной Фонтанки в С.-Петербурге был центром политического сыска Российской империи… Совместная работа профессора истории Ч. Рууда (Канада) и доктора исторических наук С. Степанова охватывает широкие хронологические рамки: от опричнины Ивана Грозного до деятельности охранных отделений, служивших двум последним царям. Авторы раскрывают перед читателем специфический мир тайной полиции, профессиональные и личные отношения между ее сотрудниками, организацию политического сыска, тайной агентуры и т. д.
Дом № 16 по набережной Фонтанки в С.-Петербурге был центром политического сыска Российской империи… Совместная работа профессора истории Ч. Рууда (Канада) и доктора исторических наук С. Степанова охватывает широкие хронологические рамки: от опричнины Ивана Грозного до деятельности охранных отделений, служивших двум последним царям. Авторы раскрывают перед читателем специфический мир тайной полиции, профессиональные и личные отношения между ее сотрудниками, организацию политического сыска, тайной агентуры и т. д.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.