Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин - [78]

У художника Д. Моора Сытин приобрел рисунки, сделанные на основе подлинных случаев героизма, проявленного русскими. В частности, на плакате, где солдат несет раненого офицера на перевязочный пункт Красного Креста, показан героический переход, который совершил «Рядовой Давид Выжимок под сильным огнем»; а плакат «Женщины в войне» изображает сестру Корокину, оказывающую помощь раненым под изорванным неприятельскими осколками флагом Красного Креста.

Тиражируя «Немецкие зверства», также работы Моора, Сытин распространял пропаганду в ее классическом виде, со всеми свойственными ей преувеличениями. Здесь Моор представил немцев хладнокровными садистами, которым нужны «новые колонии для сбыта своих товаров и для расселения избытка населения». Далее автор текста обрушивается на врага за его высокомерное «убеждение, что «Германия над всеми», что только немцы истинно культурные л юл и, что остальные народы просто дрянь, не стоящая внимания… И вот господа немцы… истязают и расстреливают мирных жителей, забирают в плен мужчин и бесчестят женщин, грабят и увозят в Германию имущество и разрушают великие произведения искусства». Художник в ярких красках рисует немецких солдат варварами: один подымает на штык младенца, другой стреляет в священника.

Помимо этой пропагандистской поддержки, Сытин сделал в 1914 году еще один шаг навстречу правительству; он не стал оспаривать судебного иска, возбужденного против одного из его изданий, – это единственный известный случай подобного рода. Речь шла о книге Корнея Чуковского «Поэзия грядущей демократии: Уолт Уитмен», в которой, как и в толстовском «Круге чтения», содержались пацифистские идеи. Не послав адвоката своей фирмы на судебный процесс, состоявшийся в 1914 году, Сытин как бы дал молчаливое согласие на уничтожение книги, что и было сделано по постановлению московской Судебной Палаты[489].

III

Между Сытиным и редакторами «Русского слова» никогда не было разногласий относительно поддержки отважных солдат и мирных граждан. Хотя они печатали далеко не одни славословия царю и его правительству, нее же в эти первые годы войны их критика в адрес самодержавия действительно была сдержанной. Однако нласти хотели добиться от газеты безусловной покорности, и в начале 1916 года высокопоставленные чиновники испробовали новый способ давления. Вот как вышло, что Сытин, по крайней мере во второй раз за свою жизнь, оказался лицом к лицу с царствующим российским монархом.

Сытин явился к царю в Минск, где Николай находился со своим штабом с тех пор, как в сентябре 1915 года принял командование русской армией. Приехал Сытин туда 12 февраля 1916 года, за два дня до назначенной аудиенции. В воспоминаниях, предназначенных для публика ци и при Советской власти, Сытин объясняет свою поездку двумя причинами. Во-первых, перед смертью он хотел увидеть человека, который посылал миллионы русских на гибель. Приходилось торопиться, поясняет Сытин, ибо он понимал, что править Николаю оставалось недолго. Говоря о своей тогдашней уверенности в приближении взрыва народного гнева, Сытин утверждает:

«Опытному глазу уже в середине этой кровавой бессмыслицы было видно, что в народе растет раздражение и что все государственные скрепы старой монархии расшатались и едва держатся»[490]. В качестве второй причины Сытин ссылается на желание заручиться поддержкой Николая в осуществлении своей давней мечты – улучшить образование русского народа.

Сытин рассказывает также, что, войдя в купе минского поезда, он встретил старого знакомого, отца Георгия Шавельского, протопресвитера всей русской армии. После того, как Сытин объяснил свою поездку желанием «знать, что царь думает, как на дело смотрит», у него создалось впечатление, что Шавельский считает с его стороны чудачеством тревожить Николая из-за такой безделицы. Затем, уже вторично в пересказе этого эпизода, рассчитанном на советских читателей, Сытин дает понять, что именно он явился инициатором поездки: мол, Б.В. Штюрмер, занимавший с января пост председателя Совета Министров, помог ему получить соответствующее разрешение, но лишь в ответ на его, Сытина, как бы и не слишком даже настойчивую просьбу.

Когда, наконец, Сытин оказался в комнате, где предстояла встреча с царем, его охватило сильное волнение.

«Но вот тихо открылась противоположная дверь, и вышел царь. В офицерском обычном сюртуке, в высоких сапогах… Волосы уже тронуты сединой.

…Я говорил что-то путано и невнятно. Язык был как чужой. Я с удивлением слушал свои слова, которые как-то сами собой говорились, и ждал реплики, ждал слова, которое надо было бросить мне, как бросают спасительный круг. Но слова не было. Царь стоял, слушал и молчал».

Сытин осмелился продолжать: «Мое дело, ваше величество, – издание книг для народа…» Когда и эта реплика была встречена молчанием, он принялся объяснять царю, что в свое время предлагал и Победоносцеву, и Витте план развития народного образования, но так и не получил от них никакой помощи. Тут Сытин приводит ответ Николая: «Это очень жаль. Ни с Победоносцевым, ни с Витте я в этом случае не согласен. Я проверю…» С этими словами, продолжает Сытин, царь подал ему руку и закончил аудиенцию; издатель вышел из кабинета, «как в тумане». Если не считать последней короткой реплики, «отчего так долго, так мучительно долго он (царь ] молчал»?