Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин - [77]
По мере того как на фронте Россия терпела от 70 германских дивизий поражение за поражением, правительство все назойливее вмешивалось в распространение информации, и вот 15 июля 1915 года редакторы Сытина получили копию телеграммы, посланной из Генерального штаба Верховного командования министру внутренних дел (в компетенцию которого входила печать): «Необходимо путем неофициальных статей и широко поставленных разъяснений печати подготовить общественное мнение к вопросу о возможности (германского] наступления… в пределах Варшавского военного округа»[479]. А что именно требуется от «Русского слова», выяснилось в августе, когда Генеральный штаб предложил всем газетам опубликовать историю героической гибели на поле брани крестьянина Степана Веремчука[480].
Но дело в том, что еще в июне 1915 года сытинские редакторы начали допускать в освещении войны оптимистические, даже лживые нотки[481]. Для людей посторонних это легкое изменение тона прошло незаметно, и в августе цензор по-прежнему жаловался своему начальству на «Русское слово» по поводу «статей, игравших в руку германской пропаганды, стремящейся всеми силами к понижению общественного настроения в России»[482], Однако едва ли «общественное настроение» могло быть приподнятым, если в результате ожидавшегося германского наступления русская армия оставила Галицию и западную Польшу. Только за 1915 год русские потеряли 2 миллиона человек. В конце того же года до Сытина дошло горькое известие о том, что в числе погибших оказался и его сын Владимир[483]. Двое старших сыновей, Николай и Василий, уже не подлежали мобилизации по возрасту, а тезка отца Иван, двадцати девяти лет отроду, должно быть, так или иначе участвовал в войне. Противоречивые чувства испытывал Сытин к двадцатидвухлетнему Петру, оставшемуся во вражеской стране (куда он уехал в 1913 году), зато он вправе был ожидать поступления на службу в царскую армию от своего последнего сына, двадцатилетнего Дмитрия (который оправдал его надежды в 1916 году). В качестве личного вклада в общие усилия Сытин передал Красному Кресту под госпиталь свою подмосковную усадьбу[484].
Сытин, стало быть, имел веские причины личного свойства встать под знамена самодержавия. Уж по его ли собственному распоряжению или нет, но в сентябре 1915 года два репортера и художник-иллюсгратор из «Русского слова» отправились на фронт с заданием рассказывать исключительно о доблести русских солдат. Вся редакция, писал Благов военному министру, видит свою задачу в том, чтобы поддерживать в народе «бодрость духа и высокопатриотическое настроение», привлекая внимание читателей к «героическим подвигам» русских воинов[485]. Обращаясь в Московский комитет по делам печати, тот же Благов подчеркивал, что из московских газет «Русское слово» строже всех соблюдает требования военной цензуры[486].
Спустя лишь месяц, однако, Дорошевич написал для «Русского слова» серию очерков, в которых недвусмысленно возложил вину за страдания и тяготы мирного населения западных территорий и на врагов России, и на ее правителей. За материалом для самого захватывающего из своих произведений Дорошевич отправился из Москвы на собственном автомобиле навстречу потоку беженцев, гонимых на восток вражеской канонадой и бессмысленной тактикой выжженной земли, применявшейся царскими офицерами. Он поведал о том, как миллионам этих людей катастрофически не хватало скудного пропитания и жилья, которое в силах было предоставить им правительство. На следующий год очерки вышли в английском переводе отдельной книгой в Нью-Йорке и Лондоне под названием «Крестный путь». Во введении кратко передано то, что увидел и о чем рассказал Дорошевич в «Русском слове»: «Сначала ему попадались редкие путники и первопроходцы – те, кто намного опередил всех остальных; постепенно процессия становилась все гуще и гуще, пока не превратилась в длинную движущуюся стену. Он описывает, как эти люди делали привалы в лесах, как они умирали в пути, как ставили придорожные кресты, продавали своих лошадей и бросали телеги, как голодали, мучились. Эти слова говорят сами за себя»[487].
Тем временем типография Сытина со дня объявления войны исправно стряпала военно-патриотическую пропаганду. Ведь ему не впервой было наживать барыши на продукции такого рода. В 1914 году в сотрудничестве с такими художниками, как Н.И. Рерих, Сытин начал выпускать патриотические плакаты, которым суждено было разойтись миллионными тиражами, а самым ярким примером может служить широко известный рисунок Рериха «Враг рода человеческого», изображавший германского императора Вильгельма II в виде чешуйчатой гадины; в каждой руке он держал по черепу, а рядом были написаны названия городов, завоеванных его армией[488]. Само собой, подобным персонажам в сытинских изданиях противопоставлялись идеализированные образы Николая II и его верноподданных; так, на одном из плакатов изображен спокойный, мудрый царь всея Руси в окружении правителей других стран Антанты, исполненных в уменьшенном масштабе. На другом плакате полковой священник доказывает, что Бог на стороне России: вооруженный одной лишь иконой Спаса Нерукотворного, он убеждает нескольких австрийцев сложить оружие.
