Русский полицейский рассказ - [54]

Отец понял переживаемые мною муки, всю опасность, грозившую мне с обеих сторон, и через несколько часов я покинул город и уехал к дяде в глубину волжских степей, а затем вскоре и за границу, и лишь через три года снова увидел родину и надел студенческую фуражку. Следует ли говорить, что почтенный Тит Михайлович навсегда излечил меня от моего печального заблуждения, а та дивная ночь Светлого Христова Воскресения, а вместе с тем и моего, навсегда запечатлелась у меня в памяти.

Доктор смолк, и в ту же минуту лакей внес поднос с бокалами шампанского.

– Господа, – сказал почтенный генерал, беря свой бокал, – мы сейчас слышали с вами трогательную историю о том, как добро победило зло, как, благодаря только тому, что под суровым полицейским мундиром горячо билось доброе, истинно христианское сердце, мы видим перед собою, хотя и недавно живущего среди нас, но уже снискавшего общие симпатии, нашего уважаемого врача Александра Петровича, а не отвергнутого члена общества. Это, безусловно, великая и редкая победа, но, прежде чем поднять свой бокал, я позволю себе, пользуясь нашими близкими хорошими отношениями, сказать вам, уважаемый Тит Михайлович, что хотя дело и прошлое, но со служебной точки зрения вы были неправы, поступив так: ведь, освободив покушавшегося на вашу жизнь, вы могли ожидать, что его преступная рука могла подняться и на кого-либо другого, – но… но, господа, «победителей не судят», а потому я подымаю бокал за «победителя», носителя горячего русского, доброго сердца, почтенного Тита Михайловича, и «побежденного» Александра Петровича, воскресшего в поражении своем на пользу страждущего человечества вообще и нашего с вами в частности!

Дружное «ура» покрыло последнее слово прочувствованной речи старого генерала, но громче всех раздавался высокий тенор Александра Петровича, кричавшего «ура» в честь своего славного победителя.

Эль-де-Ха Не мытьем, так катаньем Рассказ

I

На окраине большого торгового города Знайска, в низкопробном, грязном трактире, на вывеске которого красовалась трогательная надпись «Встреча друзей», было шумно и весело. Несколько десятков посетителей и посетительниц чувствовали себя здесь совсем как дома, так что издали могло показаться, что действительно только друзья и собираются здесь для сердечных встреч. Но не всегда такая идиллия царствовала здесь, не раз мирные беседы и дружеские объятия нарушались грозными криками, трещали столы и табуреты, звенела разбиваемая посуда, блестели клинки ножей и кинжалов и кровавые лужи появлялись на грязных полах. Впрочем, до последнего посетители трактира доводили редко – недремлющее око «Кривого Матроса», содержателя этого притона, обыкновенно успевало вовремя заметить разгорающуюся трагедию, а стоило ему только поспеть вовремя – и под его железными дланями невольно сгибались самые сильные «шивороты» и молодцы, свободно ворочающие пятипудовыми мешками, вылетали из дверей трактира наподобие футбольных мячей, так как в этом деле обрубкообразные ноги хозяина оказывали ему большое содействие. На таких «неприятных гостей», как величал их «Кривой Матрос», накладывалось взыскание, а именно: им воспрещалось посещать заведение на известное время, что вполне зависело как от важности совершенного ими беспорядка, так и от личного усмотрения хозяина. Благодаря такому порядку вещей происшествия случались здесь сравнительно редко.

В летнее время стекавшиеся сюда для радостных встреч «друзья» имели возможность «прохлаждаться» на чистом воздухе в небольшом садике при трактире, где имелось несколько палаток, которые были всегда заняты.

Был летний вечер. В трактире было шумно и людно, а в садике, по обыкновению, все палатки были заняты посетителями. В одной из палаток, расположенной как бы на отшибе, сидела «невелика, но честна компания», состоявшая из трех человек. Один из них был рыжий, высокий и плотный человек с красным обветренным лицом и маленькими тревожно, но и хитро бегающими глазами. Он был одет в «спиджачную» пару и с виду походил на торговца средней руки. Это был известный взломщик, имевший кличку Рудой. Другой его собеседник, юркий и черный, с большими карими, слегка навыкате, нахальными глазами, пользовался в Поволжье, где обыкновенно оперировал тоже по части взломов, завидной репутацией громилы, пред смелостью и искусством которого пасовали самые непреступные хранилища, благодаря чему и кличка у него была соответствующая, а именно – Динамит.

Третий, веснушчатый и рябой, с густою шапкою русых всклокоченных волос, имел самый простоватый, наивный вид. Широкий полуоткрытый рот его почти никогда не закрывался и часто растягивался в широкую улыбку до ушей. Видимо было, что парень новичок, парень-«рубаха». Этот так и звался по имени своему Микиткой.

Вся компания была хорошо навеселе, но не пьяна. Говорил больше «Динамит» и, как видно, правил за старшего. Сидел он развалясь «фертом» и говорил авторитетно, тогда как Рудой прятал глаза и, хотя для видимости поддакивал, но видно было, что он критически и недоверчиво относится к россказням соседа. Зато Микитка слушал всем своим существом, то уставившись прямо в рот рассказчику, то, не будучи в состоянии скрыть своего восторга или удивления, откровенно восклицал: