Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции - [56]

Востоковедение в Казанском университете процветало по многим направлениям. Университетская библиотека справедливо гордилась своим растущим собранием предметов восточной культуры, многие из которых были привезены Ковалевским, Березиным, Васильевым и другими учеными из далеких поездок. Когда в 1843 г. в Казань приехал вестфальский аристократ барон Август фон Гакстхаузен, то он отметил: «Ни одна другая библиотека в мире не располагает такой богатой коллекцией азиатских рукописей»507, и это вряд ли можно считать преувеличением. Благодаря интересу германских профессоров Бернхарда Дорна, Франца Эрдманна и бывшего ректора Клауса Фукса к нумизматике, в университете появилось самое богатое в Европе того времени собрание азиатских монет, а Ковалевский и другие, не чуждые приобретательству путешественники, передали родному заведению достаточно артефактов для открытия знаменитой комнаты восточных редкостей508. Одновременно, в 1829 г., под контроль издательства Казанского университета перешла «Азиатская типография», существовавшая при гимназии. Эта типография, основанная в 1800 г. по запросу татарских купцов, располагала редкими шрифтами, в том числе арабским, турецким, татарским, монгольским, тибетским и санскритским. Азиатская типография процветала, так как была первым издателем исламских религиозных текстов в империи, и продавала свою продукцию мусульманам как в России, так и за рубежом. Она стала самым главным источником дохода издательства509.

Единственной серьезной проблемой, отмеченной Фойгтом, было снижение набора студентов в последние годы. Достигнув пика в 1848 г., когда в отделении числились 42 студента, или 14 % от всех студентов университета, к 1852 г. количество слушателей курсов снизилось до 16 человек510. Помимо того, что от студентов требовалась немалая усидчивость для изучения экзотических языков, абитуриентов отпугивали также неясные перспективы трудоустройства. Хотя, вероятно, следовало бы ожидать высокий спрос со стороны государства на чиновников, знающих азиатские языки, но лишь немногим выпускникам удавалось получить такое место, где были бы востребованы их специфические знания и умения. По некоторым оценкам, менее трети выпускникам Казанского востоковедческого факультета удалось занять соответствующие должности511. Но даже здесь Фойгт видел основания для оптимизма. Уже в 1851 г. император приказал министру просвещения рассмотреть вопрос об улучшении подготовки будущих чиновников в знании ими восточных языков. У Фойгта были все основания полагать, что пожелания Николая трансформируются в улучшение возможностей для выпускников университета, и поэтому он предсказывал, что «будущность молодых ориенталистов Казанского университета представляет отрадную перспективу».

Уверенность Фойгта, к сожалению, не совпала с реальностью. Удовлетворяя запрос императора на ревизию преподавания азиатских языков, министр просвещения князь Платон Ширинский-Шихматов собрал в 1851 г. комиссию из высших чиновников и академиков под руководством Михаила Мусина-Пушкина512. Последний еще в 1845 г. переехал из Казани в Санкт-Петербург, чтобы возглавить столичный учебный округ, но продолжал оставаться большим поклонником факультета востоковедения Казанского университета. Он давно вынашивал идею создания Азиатского института, чтобы централизовать преподавание восточных языков во всей империи. Благодаря своему выдающемуся факультету, наличию представителей многих азиатских меньшинств и близости к Востоку, Казань являлась идеальным местом для базирования подобной организации513. Начальники Мусина-Пушкина согласились с его идеей сосредоточения преподавания азиатских языков под одной крышей, но имели в виду совершенно иное место ее расположения. С учетом значимости этой темы им казалось гораздо логичнее разместить такой институт в столице. До Казани новости доходили не очень быстро, но уже к 1851 г. решение о создании в Санкт-Петербурге нового центра имперской ориенталистики было уже принято514.

Три года спустя, 22 октября 1854 г. Николай I подписал указ Сената, подготовленный новым министром просвещения Авраамом Норовым, об учреждении факультета восточных языков в Санкт-Петербурге и полном прекращении их изучения в Казани515. Та же судьба постигла и Первую казанскую гимназию, хотя ей и было разрешено продолжать преподавание татарского языка для удовлетворения местных потребностей.

В некрологе, посвященном памяти своего наставника, Илья Березин отмечал: «Как ученый, Мирза Казем-Бек представляет редкое явление. Благодаря особенным обстоятельствам азиатского воспитания и позднейшего европейского развития он соединил в себе восточное знание с европейской наукой»516.

Наблюдение Березина можно отнести и к Казанской школе в целом. Располагаясь в городе, который некогда был татарской твердыней на границе европейской и восточной цивилизаций, и одновременно являясь составной частью академической системы, рожденной западноевропейским Просвещением, Казанский университет в большей степени, чем какое-либо другое учебное заведение в Европе, сумел соединить Восток и Запад, «своих» и «чужих».