Русский клуб. Почему не победят евреи - [17]

Так возникло то духовное начало, которое потом станут называть Русским Возрождением, а из деятелей его составится Русская партия. Явление это уже получило свою периодизацию. Начальный этап – 1965–1970 годы. То было время начальных, порой наивных, а потому и по-юношески задорных, открытых выступлений. Первыми приметными выступлениями в «Молодой гвардии» стали заметки И. Глазунова и В. Солоухина. Они имели широкий успех, но тут же получили осуждающий отзыв со стороны кругов либеральных. Впрочем, эти яркие публикации носили, так сказать, оборонительный характер: нехорошо, мол, недооценивать русскую культуру и ее памятники. Нехорошо, конечно, а почему это происходило и происходит? Ответ на эти серьезные вопросы и попытались дать молодые публицисты «Молодой гвардии», а это был уже переход в наступление.

На исходе 60-х в «Молодой» (мы так и называли журнал) появился ряд боевых публикаций, и наиболее известными в том ряду стали статьи М. Лобанова, В. Чалмаева и С. Семанова. О них уже накопилась обширная библиография как у нас, так и за рубежом. Русская партия заявила о себе открыто и громко. И если раньше «Молодую» кусали, так сказать, отдельные литераторы, то на исходе 70-го последовал уже осудительный приговор высшего идеологического начальства. В сентябре – брюзгливый отзыв от редакции «Литературной газеты», а в декабре – самого главного журнала, «Коммуниста». Этому предшествовало заседание Секретариата ЦК КПСС, которое в тот раз вел сам Л. Брежнев (редко он это делал, обычно – А. Кириленко или М. Суслов). Линию «Молодой гвардии» осудили, но очень мягко, всего лишь за увлечение «стариной». Редактора А. Никонова освободили, но перевели (тоже главным) в старейший журнал «Вокруг света».

Второй этап – годы 1970–1972. Оказалось, что осуждающий глас со Старой площади никак не повлиял на лихих молодогвардейцев, они не только продолжили свое наступление, но и расширили его. Появились крепкие публикации в «Нашем современнике», «Москве», «Огоньке», даже в ряде провинциальных журналов, начали выходить боевые книги в издательстве «Молодая гвардия». Как будто и не снимали Никонова, не сердился теоретический орган ЦК «Коммунист». Русофобскую часть партийного идеологического аппарата это тревожило и даже раздражало. Так появилась известная статья фактического главы отдела пропаганды ЦК А. Яковлева в ноябре 1972 года в «Литературной газете». Там осуждались в привычных идеологических ярлыках почти все деятели молодой еще Русской партии.

Статья эта хорошо известна, не станем обсуждать ее. Скажем только, что Яковлев в своем карьерном нетерпении совершил главную оплошность азартного картежника – допустил перебор. И переиграл сам себя. Его осторожный Брежнев сослал послом в провинциальную Канаду, а русофобское выступление не стало «линией партии», как предполагалось по замыслу.

Получилось, что Яковлев, как ядовитый скорпион, сам себя укусил, однако в либеральном лагере это восприняли совсем иначе: мол, Русская партия имела сочувствующих ей на самом-самом верху, среди членов Политбюро. Тут следует разобраться.

Ныне стало известно много достоверного из эпохи Брежнева, и не по сплетням, а по самым подлинным документам кремлевских архивов и многим достоверным воспоминаниям осведомленных лиц. И оказалось, как это часто случается в подлинной истории, что многие расхожие суждения той поры оказались несостоятельными. Например, все мы полагали в 70-х, что сухой и мрачный Суслов есть наш недоброжелатель, а внимание его помощника В. Воронцова к нам есть нечто вроде контрразведки или даже похуже. Теперь выяснилось, что мы ошибались. Михаил Андреевич никаким русским патриотом, разумеется, не был как истинный марксист-ленинец, но как твердый советский государственник полагал, и разумно, что патриотическое начало необходимо так или иначе поддерживать. Что он и делал.

А вот «железный Шурик», как именовали А. Шелепина, выдвиженца Хрущева, никаким покровителем Русской партии не был, хотя именно это ему приписывала расхожая молва тогдашняя. Более того, ныне точно установлено, что он и его присные русской идее были совершенно чужды, партийные карьеристы, и только. Даже своему наследнику, лихому вождю комсомола в шестидесятых годах С. Павлову, он был совершенно безразличен. Зато Павлов проводил именно русскую линию. Он помогал Никонову в «Молодой гвардии», за что и поплатился.

Павлов, несомненно, был выдающимся русским политическим деятелем, и его жизнеописание еще ждет своего автора.

Сочувствовал Русской партии и Д. Полянский, открыто помогавший отважному И. Шевцову в его трудной литературной судьбе. Крупным и твердым русским государственником был белорусский партизан П. Машеров. Из провинциального Минска он осторожно, однако исключительно твердо помогал русским патриотам в Москве. В Кремле к нему относились настороженно, избрали его в 1966 году кандидатом в Политбюро, да так и остался он в этом половинчатом состоянии почти на 15 лет. Вплоть до странной своей кончины.

Особенно тут следует сказать о Константине Устиновиче Черненко. Кажется, в ту далекую пору в Русской партии к нему относились, судя по внешности: старый, невзрачный, невнятно говорящий… Теперь-то все выяснилось, образ его высветился совсем иначе. Как второстепенное, заметим, что в брежневском Политбюро он оказался единственным человеком с гуманитарным образованием (Шелепин не в счет, он был там недолго и на дела не влиял). Но главное в ином: он твердо придерживался не только советского, но и русского патриотизма, был враждебен Суслову, но особенно – русофобу Андропову. У слабохарактерного Брежнева он служил как бы противовесом им обоим. Он издалека, осторожно помогал деятелям Русской партии, хотя решающего влияния в Политбюро не имел. А Генсеком стал уже в больном состоянии и полностью взять власть в свои руки так и не успел, умер всего лишь через год.