Русский Исход. Керчь. 1920 - [16]
И вдругъ — якорь спасения! Съ дали, точно съ неба, несётся глухой голосъ:
— Слышимъ, слышимъ. сейчасъ пошлёмъ катеръ, — это говорятъ въ рупоръ съ какого-то судна.
Четыре мучительныхъ часа проходитъ, пока неведомый спаситель отъ словъ переходитъ къ делу. Везутъ… Чувствуется и въ нашемъ угольномъ озере, что снаружи дуетъ холодный ветеръ. Сильная качка — значитъ, мы уже выбрались изъ пролива на просторъ Чёрнаго моря»[64].
Самоходная баржа (болиндер), использовавшаяся красными во время неудачного десанта в Миусском лимане под Таганрогом, 1918 год (из собрания библиотеки де Гольера при Южном методистском университете, Техас)
Одной из наиболее трагичных оказалась судьба особого Донского офицерского полка, состоявшего из шести сотен под командованием полковника Семёна Силовича Афанасьева. Большая их часть погибла во время эвакуации.
При отходе Русской армии из Северной Таврии в Крым четыре сотни этого отряда, нёсшего службу в районе сивашских позиций от Чонгарского моста до села Карпова Балка, были отозваны в Джанкой. Но 11 ноября вместо намеченной отправки в Керчь на гарнизонную службу им было приказано выдвинуться обратно к сивашским позициями ввиду прорыва фронта красными. 1-я сотня под началом войскового старшины Алексея Леонтьевича Филатова отправилась к Карповой Балке и там погибла, а 2-я, 3-я и 4-я сотни шли к Чонгарскому мосту на соединение с 5-й и 6-й сотнями. Примерно на полпути стала очевидна опасность окружения, но попытка связаться с командиром полка, находившимся в Джанкое, не удалась, и продолжилось движение в сторону противника. С наступлением темноты на одном из артиллерийских пунктов в 6–7 километрах от места назначения удалось выяснить, что командир уже отбыл в Керчь и отрядам нужно отступать в том же направлении. Предстояла трудная задача избежать окружения. 5-я и 6-я сотни получили распоряжение присоединиться к ядру отряда, и, как только это произошло, полк на рысях начал отход. Предвидя неблагоприятный ход событий, с самого начала пути рядовые офицеры стремились взять подводы для возможности быстрых манёвров. На рассвете 12 ноября полк находился у Джанкоя, к которому подходила конная лава противника, уйти от которой было бы невозможно, если бы не артиллерийский огонь двух орудий конной группы белых, по счастливой случайности стоявшей в трёх километрах к югу от города. Лава приостановилась, а донцы тем временем пересекли полотно железной дороги и изо всех сил погнали лошадей. Отряд стал напоминать растянувшийся на километры караван, а не воинское формирование: кто-то останавливался по пути, чтобы взять бельё и обмундирование в брошенных вагонах, часть направилась на Феодосию, кто-то отстал в пути из-за переутомления лошадей.
Ещё засветло 14 ноября полк не в полном составе прибыл в Керчь и сразу был размещён в больших трюмах стоявшего в порту парохода «Поти» — все могли вздохнуть свободно. Однако уже в полночь было приказано сойти на берег, оставив при вещах по два человека на взвод: особому офицерскому отряду поручено нести охрану города. Есаул 3-й сотни Иван Никандрович Плахов так описал дальнейшие события:
«Помощникъ командующаго отрядомъ полковникъ Владимиръ Николаевичъ Хопёрский собираетъ командировъ сотенъ и распределяетъ районы города между сотнями. Сотни выступаютъ, чтобы занять указанные имъ районы для охраны. Ночь. Холодъ. Офицеры небольшими группами въ 4–5 человекъ «выбиваютъ дробь» на углахъ пустынныхъ улицъ, ожидая съ нетерпениемъ разсвета. Светаетъ, но распоряжений никакихъ. Промёрзшие, голодные офицеры начинаютъ волноваться. Самотёкомъ, небольшими группами, офицеры начинаютъ стекаться къ пристани. Вскоре подвели старый миноносецъ «Живой», стоявший до того въ порту изъ-за порчи машинъ, нагруженный дровами. Особому офицерскому отряду приказано погрузиться на «Живого». Отрядъ погрузился. Было немного тесновато. Это было 2 (15) ноября 1920 года. День былъ тёплый, солнечный.
3-я сотня расположилась на корме миноносца на дровахъ, не отдавая себе отчёта въ томъ, что при первой же буре все эти дрова съ ихъ пассажирами полетятъ за бортъ. Въ тотъ моментъ действительно никто не предвиделъ той страшной катастрофы, какая поджидала «Живого» и его пассажировъ. Разместившись на «Живомъ» кто какъ могъ, все успокоились. Нервность упала, но сталъ ощущаться голодъ. Но вотъ подходитъ миноносецъ «Дерзкий» и пришвартовывается къ «Живому». Подходятъ къ борту матросы, и завязывается разговоръ. Офицеры просятъ хлеба. Матросы охотно делятся. Къ борту подходитъ полковникъ Поповъ, командиръ 3-й сотни, который устроился на «Дерзкомъ», где одинъ изъ офицеровъ экипажа былъ ему родственникомъ или станичникомъ. 3-я сотня сразу же обратилась къ нему съ просьбой устроить пересадку сотни на «Дерзкаго». Полковникъ Поповъ, переговоривъ съ капитаномъ и получивъ его согласие, передалъ о томъ сотне. Сотня перебралась на «Дерзкаго», а съ ней и несколько человекъ изъ пулемётной команды. «Дерзкий» былъ совершенно пустъ, и 3-я сотня была его первыми пассажирами».
На «Дерзкий» было погружено ещё триста человек из 3-й Донской дивизии генерала А. К. Гусельщикова. 4-я сотня до выхода в море была перегружена на катер «Херсонес», взявший на буксир угольный эсминец «Живой», на котором остались 2-я, 5-я и 6-я сотни, часть пулемётной команды, штаб особого Донского офицерского полка и эскадрон 17-го гусарского Черниговского полка
