Русский гигант КВ-1. Легенда 41-го года - [18]

За час с небольшим собрали штук триста патронов, десятка полтора гранат: «РГД-33» и «лимонки». Не густо, но хоть что-то. Затем двинулись дальше по лесной, малонаезженной дороге.

За речкой, которую осторожно миновали, выбрав галечную отмель, оказалась небольшая деревенька. Первыми сбежались мальчишки, затем неторопливо собралось население постарше.

Рассказали, что вчера появлялись немцы. На легком вездеходе и двух мотоциклах. Спрашивали, есть ли в деревне красноармейцы. Если есть, то пусть не прячутся. Война идет к концу и никто их не тронет. В ближайшие дни в райцентре будет создана военная комендатура, где им следует зарегистрироваться.

– Мы спросили, а вдруг в лагерь отправят? – оживленно рассказывал колхозный бригадир. – А они смеются. Лагеря под завязку забиты. Пусть регистрируются и выбирают себе работу. В каждом селе будет создана полиция, всяких бродяг отлавливать. Советская власть, мол, кончилась, но вы не бойтесь. Вас никто не тронет, продолжайте работать.

Чрезмерная оживленность не слишком понравилась лейтенанту. Хотя бригадира можно было понять. Увидел своих, даже единственному танку обрадовался.

– Вас зовут-то как? – спросил Астахов.

– Фадей Егорович. Кстати, меня немцы старостой временно назначили. – Увидев, что лицо танкиста изменилось, заверил его: – Я прислуживать им не собираюсь. Народ попросил, чтобы я согласился, а то пришлют какую-нибудь продажную морду.

«Неизвестно, как ты себя поведешь», – подумал лейтенант, но мысли свои оставил при себе. Чего зря болтать, если не сумели защитить свою землю и сейчас здесь хозяйничает враг.

– Слушай, Фадей Егорович, километрах в трех отсюда сильный бой был. Там погибшие красноармейцы на жаре лежат. Похорони их по-человечески. Часть фамилий я тебе дам, на обелиске укажешь.

– Сделаем, – кивнул бригадир. – Крепко те артиллеристы сражались, целый день пальба стояла. Штук шесть подбитых танков и броневиков мальчишки после боя видели.

– Сейчас два сгоревших танка остались.

– Остальные они на ремонт или на переплавку увезли.

– А чего же вы похоронить героев не догадались?

– Откровенно говоря, побоялись, – замялся бригадир. – Немцы потери и в людях, и в технике понесли, обозленные, как собаки. Мальчишек увидели и давай палить по ним. Едва убежали. А на следующий день двое наших мужиков на телеге туда поехали. Трофеями хотели разжиться.

– Это мародерством называется, – перебил его сержант Лазарев. – За такие вещи расстреливают.

– Ваша правда, – согласился Фадей. – Вот они и расплатились. Там ремонтная бригада на тягаче гусеницы у подбитого танка скрепляла. Наши с дальнего края подъехали, стали плащ-палатки, шинели собирать. Кто-то ботинки расшнуровывать стал. Германцы вначале улыбались, даже рукой махали, а потом пушку на подбитом танке развернули и шарахнули фугасом. Одного нашего мужика наповал, второго ранили. И задок у телеги вдребезги. Лошадь как сумасшедшая понеслась и в деревню тот тележный передок приволокла.

Бригадир рассказал, что когда вечером жены и родственники поехали на то место, то одного своего по кускам собирали. А второго германцы добили из пулемета, весь в дырках и лужа крови застывшая. После того сельчане туда не ходили.

– Не бойтесь, нет сейчас там никого.

– Ладно. Присмотримся и сходим. Надо ребят по-человечески похоронить.

– И продуктами мы хотели у тебя разжиться. Оставим, как положено, расписку. Поможешь?

С такими просьбами, а то и требованиями, обращались к крестьянам с начала войны часто.

– У нас у самих не густо, – пожал плечами бригадир (он же староста). – Пекарни в селе нет, с хлебом туго. Картошки с мешок выделим, молока, овощей. Барана зарежем, только вы расписку за него дайте – колхозное добро.

– Лекарств бы нам для раненых, – напомнил сержант Лазарев. – Йода, ваты, может стрептоцид есть. Чего-нибудь для обожженных танкистов, страдают очень.

– Фельдшерского пункта у нас тоже нет, – сказала одна из женщин. – Марли для бинтов мы по домам немного соберем. Сами лечим раны подорожником, мед накладываем. Меду для раненых защитников найдем, так Фадей Егорыч?

Не сказать, что деревня оказалась слишком щедрой – война, достатка ни у кого нет. Но бойцов накормили горячими щами, напоили молоком. В придачу к обещанным продуктам дали горшок меда и пятилитровый бидон самогона.

– Лучше всего боль утоляет, – похлопал по жестяной посудине бригадир.

Солярки добыть не удалось, но Фадей рассказал, что на дороге километрах в семи от деревни наши, отступая, оставили довольно много техники.

– Часть сгоревшая, часть целая, по крайней мере, на вид. Сгоняйте, что вам семь верст. Может, что найдете.

– Ладно, решим. Спасибо за харчи.

Нигде не задерживаясь, лейтенант Астахов повернул машину в сторону временного лагеря. Не танк, а цыганская кибитка. Баран, мешки и прочее добро. Это бы в целости голодным товарищам довезти.

Пока Астахов мотался в поисках боеприпасов, продуктов и медикаментов, постовые задержали четверых красноармейцев.

Странная это была компания. Знаки различия сняты, винтовка лишь у одного. Зато у каждого туго набитый вещевой мешок и, кроме шинели, надетой, несмотря на жару, еще по одной шинельной скатке. На шее у крепкого мордастого мужика висела на шнурках запасная пара ботинок. Другой тащил ботинки в руках.