Русский фронт, 1914 – 1917 годы - [22]

На деле же были восприняты только общие стратегические посылы германского замысла кампании, вполне понятные и без утечки информации, а вот важнейшие детали и общая динамика будущих оперативных действий были упущены, что и поставило Францию на грань катастрофы в начале сентября 1914 г.

Таким же образом и в Центральных державах имели возможность из полемики в газетах, хроники событий¹⁷⁰ и из-за откровенно дилетантских утечек информации¹⁷¹ в ходе пропагандистских кампаний и дискуссий по вопросам вооружения составить себе подробное представление о схеме сосредоточения русских армий в случае войны и ближайших оперативных целях противника. Русское Главное Управление Генерального Штаба (ГУГШ) в 1908 г. было вынуждено особым циркуляром запретить военным, публикующимся в прессе, указывать свой чин и должность в статьях. Тем не менее, не склонный к самокритике и критике германской армии в целом генерал Гофман в своих мемуарах признавался, что после того, как в план русского развертывания, до этого в 1902 г. купленный у одного из русских военных, были внесены в 1911 г. очередные изменения, немецкий Генеральный штаб имел слабое представление о мобилизации и переброске войск всех военных округов Российской империи, кроме приграничных Виленского и Варшавского. М. Гофман, которому перед войной было поручено воспроизвести план русских действий против Германии в случае конфликта, со своей задачей не справился. Благодаря действиям подполковника Николаи в 1910 г. удалось только окончательно установить довольно очевидный факт образования с началом войны 2 русских армий на неманском и наревском направлениях. Куда будут направлены главные силы русской армии, германские стратеги не знали не только до войны, но и в середине сентября 1914 г.¹⁷² Об использовании резерва русской армии они могли только теряться в догадках. Германская контрразведка также вела себя порой беспечно, а русские офицеры всего за несколько лет до войны на глазах у коллег из кайзеровской империи занимались съемкой местности и разведкой в приграничных областях, что воспринималось лишь как учебное задание.¹⁷³ С другой стороны, командированный в 1905 г. в Россию В. Николаи не скрывал свое звание офицера Генерального штаба, и никто не препятствовал ему в поездках, хотя окружающие были убеждены, что он занимается сбором разведданных.¹⁷⁴ Чувство общности между офицерами Генштаба обеих стран было таково, что германский военный атташе в Париже просил своего русского коллегу воздействовать своими оценками французских армейских маневров не только на Петербург, но и на Берлин через связи высших кругов обеих империй.¹⁷⁵

Подобное невнимание к разведданным тем более удивительно, что русские разведчики порой работали просто блестяще,¹⁷⁶ что вызывало справедливое негодование и уважение их германских и австрийских контрагентов. Пиком успехов стало виртуозное копирование секретных документов прямо во время присутствия на маневрах армии вероятного противника. Впоследствии, обнаруживая среди трофеев и на убитых русских офицерах точные сведения о германских и австрийских крепостях, а также иную сверхсекретную информацию, военные Центральных держав нередко задумывались о роковых последствиях несколько большей военной удачи русской армии. Однако последняя не имела ни возможности, ни даже необходимого профессионализма в подходе к делу, чтобы вполне воспользоваться разведывательной информацией, а также сделать порой достаточно очевидные выводы. В русских штабах и разведывательных отделениях армий и фронтов царили хронический недоучет или игнорирование огромного количества информации. Ее было тем проще обработать, что языковая проблема перед большинством офицеров Генштаба и генералов попросту не стояла, ведь немецкий язык был для многих из них или вторым родным, или основным иностранным.

Как известно, замысел и апробирование будущего Танненберга были осуществлены германскими офицерами штаба еще на выпускных экзаменах Академии в 1898 г.,¹⁷⁷ а затем неоднократно воспроизводились с тем, чтобы с удивительной точностью, несмотря ни на что, состояться в августе-сентябре 1914 г.¹⁷⁸ Если бы русские генералы уделили хотя бы минимум внимания анализу довоенных учений немцев в Восточной Пруссии¹⁷⁹ и строительству укреплений Летцена, а не Кенигсберга, то результат Восточно-Прусской операции в итоге должен был быть строго обратным. Можно поразиться и тому, как Ренненкампф, имевший массу знакомых в германской армии и неплохо разбирающийся в их военной теории, мог в августе 1914 г. всерьез полагать, что основные силы германской 8-й армии будут отступать так, чтобы обороняться в блокированной врагом крепости (то есть в Кёнигсберге). Любой, кто имел представление о германских выводах из кампании 1870–1871 гг., кто знал, какими хрестоматийными примерами для любого германского офицера, включая 18-летних лейтенантов, являются Седан и Мец, должен был со всей уверенностью полагать, что основные силы полевой армии никогда не позволят запереть себя в укреплениях, предпочтя этому отступление ради свободы маневра. Характерно, что вполне очевидное узловое значение Летцена как пункта, контролировавшего кратчайший путь через Мазурские озера между неманским и наревским направлениями, где были развернуты 1-я и 2-я русские армии, так и не было осознано русскими даже в реальной военной обстановке конца августа 1914 г. Тогда Летцен, вплоть до отступления армии Ренненкампфа после разгрома армии Самсонова, оборонялся незначительными силами местного германского ополчения, а вчетверо превосходящие его осаждавшие русские силы так и не предприняли ни одного серьезного штурма.