Русский ад. Книга вторая - [22]

На Егорку смотрел человек, не знавший жалости.

Весной, в апреле, Окаемов потерял мать. «Бабушка» (маму последние лет двадцать он звал «бабушкой», было ей почти 88) долго болела, не выходила из своей комнаты, ноги уже были не ноги.

Срок пришел, последний срок: мама устала от болезней.

Жить устала, вот что…

Она тихо сидела — с утра до вечера — в большом уютном кресле у торшера, смотрела телевизор, хотя уже почти ничего не видела…

Место на кладбище (Окаемов подключил разное начальство, но время теперь такое, что все решали только деньги, а Окаемов был жадноват, копил на старость: кто знает, что его ждет там, впереди), — могилу бабушке назначили черте где: Тушино, у Кольцевой.

Радуйся, говорят, Окаемов, что не Звенигород; когда Иван Данилович Шухов, начальник их управления потерял старшего брата, ему (при его-то связях!) предложили только Звенигород. Там вокруг города леса, и их постепенно, упрямо вырубали под кладбища…

Окаемов поехал в Тушино. То, что он увидел на кладбище, это был не шок… нет, больше, чем шок, потому как шок проходит рано или поздно, а здесь — память на всю жизнь.

Каждая могила как помойка. Пустые консервные банки, бутылки, везде кучи строительного мусора, рядом, похоже, стройка была, отвалы — далеко, да и дорого, поэтому весь мусор со стройки сваливали прямо здесь, на кладбище, между могил.

Место глухое, что ж не воспользоваться, — верно?

Какой народ — такие и погосты.

Разве в Европе такие кладбища?

А в Азии?..

Только в России, между прочим, на кладбищах идут перестрелки и взрываются бомбу. Кого-то сразу здесь же закапывают, в свежие могилы.

Сыщи потом труп…

Маму Окаемов кремировал. Сам забрал ее прах, подделал документы и похоронил маму у дома, на их семейной дачке, под Загорском.

Здесь ее могилку никто не изгадит, не замусорит, здесь ей точно будет лучше, здесь ее не обидят…

В России людей могут обидеть даже после смерти, в России и мертвых надо защищать как живых…

— А, бля… твари, твари! — завопил вдруг Егорка и зубами, как овчарка, вцепился Окаемову в голень. Его зубы хрустнули, но остались целы, хотя штаны Окаемову он точно прокусил.

Главную правду русского человека всегда сообщают только матом.

— Получи, зажученный, получи, — орал Егорка, кромсая милицейские штаны, — за все, лягаш, получи!.. Убей меня, убей… я ж тебя, изверг, все равно не боюсь!

Онемев от дерзости, Окаемов занес было руку, чтобы разбить Егорке череп, но Егорка вскочил и рванул на себе нестиранную майку:

— Остопиз… ли, твари! Не сберегся я от людей! Стреляй в меня, лягаш, стреляй! Прямо сча стреляй, потому как я вас всех ненавижу!

Он ползал по песку, хватал Окаемова за ноги и что-то кричал.

Странно, но Окаемову вдруг стало его жаль.

— Стреляй, стреляй, блядонос!.. — орал Егорка. — Я ж и так дохнутый, мне че вас бояться, если я жить не хочу?!

Окаемов усмехнулся:

— В Бутырку спровадим, и будешь там немножко не живой!

На днях аркадий Мурашов, новый милицейский начальник, проводил в главке совещание. И раз пять, наверное, повторил, что в России сейчас другое время, поэтому милиции надо заботиться о своем народе.

Интересно, — а он сам пробовал любить этот народ?

Окаемов знал: сейчас Егорку свезут в Бутырский замок. В других СИЗО плохо с камерами, с местами, а в Бутырке недавно был ремонт, и тюрьму — расширили.

Из тех, кто оказался в Бутырке. Никто, ни один человек, не вышел в этом году на свободу. Такое ощущение, что Бутырка просто пожирает, как Минотавр, людей, оказавшихся в ее лабиринтах.

Судьи, особенно в судах первой инстанции, так бояться прокуроров и следователей, что оправдательных приговоров практически нет. В самые страшные сталинские годы было — в среднем — 12–13 % оправдательных приговоров по году. Сейчас, в 92-м, — 0,4 %; об этом, кстати, Мурашов тоже говорил. Он — демократ, и такая статистика его удручает.

Может быть, завтра что-нибудь изменится?[7]

— Иди… — и Окаемов пнул Егорку сапогом.

Пнуть — пнул, но уже не больно.

— Вставай, падаль…

Егорка вскочил, но снова упал: подкосились ноги.

— Лучше стало, — радостно сообщила Ольга Кирилловна, вытирая рот.

— Лихо тебя прорвало, коллега… Обвал в горах.

— Отметить бы, Палыч… — напомнила она.

Окаемов не ответил. Он схватил Егорку за шиворот и потащил его на улицу.

Егорка не сопротивлялся: воли уже не видать, но кому нужна такая воля, если людей обижают на каждом шагу?

47

— Так вот… — чмокнул Гайдар. Чмокал он губами, но казалось, что у него говорящие щеки. — Я предлагал Борису Николаевичу: назначайте премьером кого угодно, но с условием — этот «кто-то» сразу, с ходу начинает реформы. Поэтому когда Борис Николаевич выбрал меня, когда пошли разговоры (почему-то я их не испугался), что именно Гайдар должен взять на себя всю ответственность за хозяйство страны… — слушайте, тогда, в 91-м, это не воспринималось э… э… как подвиг или как… представление к ордену!

Караулов видел: Гайдар уверен в себе, это подкупает, ему нельзя не верить…

— В сентябре прошлого года, Андрей Викторович, инфляция подходит к критической отметке. По расчетам центра конъюктуры — 29 %, по Госкомстату — 26 %. В любом случае — это предельно близко к экстремально высоким значениям. Явная, Андрей Викторович, тенденция к катастрофе.