Таких примеров множество, и все они представляют добрых людей как постоянно действующий институт.
[423] «Добрые люди» даже как свидетели суда, на котором они присутствовали, являлись представителями интересов истца или ответчика, выступали именно в качестве их доверенных и уполномоченных.
[424] Их роль ни в коем случае нельзя приуменьшить. Приведем для примера еще одну грамоту. Для решения спорного земельного вопроса из главного города земли был послан боярин, который собрал «много людей добрых до тых рубежлв и с мужми смотрили… И послалися на добрыи люди… И добрыи люди рекли так», т. е. они решили.
[425] Здесь явственно проступает активная роль «добрых людей», народных представителей «старейших, почтенных, опытных и надежных мужей, авторитет которых пользуется общим признанием и на которых можно положиться».
[426] Такая роль, «добрых мужей» вполне соответствовала тому «договорному началу», которое пронизывало судопроизводство. Не случайно само соглашение квалифицировалось уставными грамотами как «вполне свободное и добровольное»: «А коли о чом посварятся и выдадутся в кольце оба, то вина на нас; а выдасться один, а другой не выдасться, за то их нам не казнити, тут вины нет, то есмо им отпустили».
[427] Но мало того, что суд над всеми жителями земли проводился под контролем земства и процедура суда была такова, что «всякому обвиняемому или оклеветанному представлена была возможность доказать на суде свою невинность»,
[428] но и сам суд, судебный аппарат, был еще по существу общинным. Уставные грамоты предусматривали процедуру суда наместника лишь при непременном участии бояр и мещан главного города. Яркая картина такого суда описана в одной из полоцких грамот; «… и бояре и наместник наш и мещане перед нами стали и рекли: мы судили подлуг права и записеи, как есть на обе стороне».
[429] В другой грамоте фигурирует еще более широкий состав суда. Дело Кузмы Есковича должны рассмотреть «панове их милость бояре полоцкие и мещане и все посполство».
[430] Другое дело «смотрели есми з бояры и з мещаны всею землею».
[431] Видимо, непосредственно в этом суде принимал участие и сам князь. «Если нечистый товар, ехати ему назад со своим товаром, а свои князь тамо казнить его».
[432] Впоследствии князя сменил наместник. Часть дел перешла в ведение великого князя, но многие остались в ведении общины. Уставная грамота гласит: «… и в весы Витебские, а ни в локоть нам не вступатися». На основании этого М.Н. Ясинский сделал вполне правомерный вывод, что «некоторые уголовные дела, а именно дела об обмере, обвесе и торговле недоброкачественными предметами, были предоставлены непосредственному суду общины, без вмешательства в него княжеских органов».
[433]Общинный суд очень долго живет в восточнославянских землях Великого княжества Литовского и Польши. Со временем он приобретал характер «копного суда».[434] Обсуждение этого вопроса лежит в стороне от нашей темы, но для целей нашего исследования важно, пожалуй, подчеркнуть два существенных момента. «Копный суд» был достаточно широким, охватывая зачастую и мещан — жителей городов. Интенсивное отмирание копных судов шли тогда и в тех регионах, где шел процесс наступления крупного землевладения и власти помещиков-крепостников.[435]
Архаические черты сохраняло и само судопроизводство, ведение судебного процесса. В западнорусских землях существовал «божий суд». Смоленский договор 1229 г. сообщает: «Русину не вести Латынина ко железу горячему, аже сам всъхочет… Русину не звати Латинина на поле биться у Рускои земле…»[436] Здесь идет речь о древних формах ведения судебного процесса: ордалиях и судебных поединках. «Божьи суды» — испытание каленым железом или водой известны многим народам в древности.[437] Проходили они, естественно, при стечении народа, при участии всей общины. Это была своего рода «апелляция к божеству». Разновидностью «божьего суда» был поединок.[438] Схватка должна была решить, кто прав, а кто виноват. Из русских источников именно грамота 1229 г. даст нам сведения о таком обычае. Но это, конечно, не значит, что он заимствован у соседей-немцев, как полагали некоторые дореволюционные историки. Это обычай архаический, идущий из глубины веков и имеющий местные корни.[439]
Огромную роль играла «присяга» — она была центральным моментом процесса, главным критерием для судей. Такое место занимает она и в Литовском статуте 1529 г.[440] Это норма еще обычного права, которая ведет нас в глубь веков.
Здесь сохраняется и такая архаическая форма ведения следственного процесса, как «гонение следа». А.Е. Пресняков писал о характере древнего судебного дела: «…в старину сама заинтересованная сторона производила следствие без участия представителей какой-либо власти. Потерпевший должен найти доказательства своего иска — свидетелей, поличное. Он сам должен отыскать преступника путем свода, гонения следа… Если ему в этом нужна была помощь, то искать ее приходилось прежде всего у соседей, у тех, кого соберет криком на гонение следа, у свидетелей, каких соберет, чтобы перед ними сделать свои заявления, констатировать нужные ему факты». Воздействие княжеской власти «осталось внешним и поверхностным. Таким осталось оно и за пределами рассматриваемого периода (Киевская Русь. —
