Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIV вв.) - [12]
«…И преставися Ярославъ, и осташася 3 сынове его: вятшии Изяславъ, а среднии Святославъ, меншии Всеволод. И разделиша землю, и взя болшии Изяславъ Кыевъ и Новъгород и иныи городы многы киевьскыя во пределех; а Святославъ Черниговъ и всю страну въсточную и до Мурома; а Всеволод Переяславль, Ростовъ, Суздаль, Белоозеро, Поволожье»[43].
Как видим, здесь число сыновей Ярослава сокращено с пяти до трех; раздел производит не Ярослав, а сами его наследники; наконец, делятся не грады, а земля. В определенном смысле, сообщение Новгородской первой летописи о разделе Русской земли самими сыновьями Ярослава может быть соотнесено с уже знакомым нам известием о Любечском съезде:
«…Пришли Святополк, и Владимир, и Давыд Игоревич, и Василько Ростиславич, и Давыд Святославич, и брат его Олег, и собрались на совет в Любече для установления мира, и говорили друг другу: «Зачем губим Русскую землю, сами между собой устраивая распри? А половцы землю нашу несут розно и рады, что между нами идут воины. Да отныне объединимся единым сердцем и будем блюсти Русскую землю, и пусть каждый владеет отчиной своей: Святополк — Киевом, Изяславовой отчиной, Владимир — Всеволодовой, Давыд и Олег и Ярослав — Святославовой, и те, кому Всеволод роздал города: Давыду — Владимир, Ростиславичам же: Володарю — Перемышль, Васильку — Теребовль». И на том целовали крест: «Если отныне кто на кого пойдет, против того будем мы все и крест честной». Сказали все: «Да будет против того крест честной и вся земля Русская». И, попрощавшись, пошли восвояси»[44]
И в этом сообщении братья как будто по своей инициативе делят Русскую землю: завещание Ярослава даже не упоминается, речь идет только об отчине своей. Так что, на первый взгляд, подобные изменения могут показаться незначительными: по сути дела, с точки зрения современного исследователя, они практически ничего не меняют. Однако для летописца они могли носить (и, скорее всего, носили) принципиальный характер. Нужно было иметь достаточные основания для того, чтобы отредактировать текст своего предшественника (сохранив при этом оригинальное известие). Как подчеркнул А. А. Гиппиус, обративший внимание на странное сообщение,
«…реальная историческая ситуация здесь явно искажена… и составитель перечня князей не мог не знать об этом»[45].
Оставим за скобками вопрос о том, возможно ли в принципе существование источника, который бы явно не искажал историческую ситуацию. К тому же, сокращение числа братьев, к которым обращается Ярослав, может и не восприниматься как искажение реальности. Во всяком случае, именно так понял такую замену В. О. Ключевский. Он обратил внимание на один из вариантов Сказания о Борисе и Глебе, в котором также упоминаются лишь три наследника Ярослава:
«…И яко приближася время ко Господу отшествия его, призва [Ярослав] сыны своа и рече им:…Чядя моя — Изяславе, Святославе и Всеволоде — послушаите мене отца вашего. Имеите мир межу собою. И Бог будет в вас и покорит вам противныя ваша. И будете мирно живуще. Аще ли в ненависти и распри боудите живущи, то сами погибните и погубите землю отец и дед своих, юже сблюдоша трудом великим и тако погибнет память ваша. Но пребываите мирно, послушающе брат брата по глаголу Господню: Сиа заповедую вам. Да любите друг друга! И сиа изрек и предасть блаженную душу в руци Божии в лето 6562 [1054 г.][46]
Однако вывод, к которому пришел великий русский историк, радикально отличался от заключения А. А. Гиппиуса:
«…В сказании о Борисе и Глебе уже известного нам монаха Иакова читаем, что Ярослав оставил наследниками и преемниками своего престола не всех пятерых своих сыновей, а только троих старших. Это известная норма родовых отношений, ставшая потом одной из основ местничества. По этой норме в сложной семье, состоящей из братьев с их семействами, т. е. из дядей и племянников, первое, властное поколение состоит только из трех старших братьев, а остальные, младшие братья отодвигаются во второе, подвластное поколение, приравниваются к племянникам: по местническому счету старший племянник четвертому дяде в версту, причем в числе дядей считался и отец племянника. Потом летописец, рассказав о смерти третьего Ярославича Всеволода, вспомнил, что Ярослав, любя его больше других своих сыновей, говорил ему перед смертью:…Если бог даст тебе принять власть стола моего после своих братьев с правдою, а не с насилием, то, когда придет к тебе смерть, вели положить себя, где я буду лежать, подле моего гроба. Итак, Ярослав отчетливо представлял себе порядок, какому после него будут следовать его сыновья в занятии киевского стола: это порядок по очереди старшинства»[47].
Так что, как видим, даже, казалось бы, очевидные искажения того, как это было на самом деле, могут получать вполне логичные (для человека Нового (или новейшего) времени) объяснения. Другой вопрос, насколько подобные рациональные интерпретации текста соответствовали представлениям автора анализируемого текста и его правомочных читателей. Быть может, поэтому более продуктивным представляется несколько иной подход к подобным несоответствиям текста тому, что нам известно из других источников. Имеется в виду ориентация не на наши здравые представления, а на логику средневекового автора насколько она может быть реконструирована при нынешнем состоянии источниковой базы и методического аппарата современного источниковедения.
