Русские здесь: Фильм, помогающий Андропову - [2]

Не понять все это — простительно обывателю. Но писателя, не понимающего этого и жалующегося, что у него нет доступа к говорящей на английском языке публике, к этой публике его на пушечный выстрел допускать не следует. Писатель, распространяющийся о демократии для ’’львов и москитов” себя видит, конечно же, львом. Ему и в голову не приходит, что для других он такой же крошечный москит, каким он видит остальных. Для москитов он предлагает ограничить демократию. Но, может быть, это ограничение следует начать с ликвидации ’’хлебных” купонов и социального обеспечения, на которые неизвестно за какие заслуги перед Америкой существует философствующий ’’лев”.

...Я пишу это вечером после целого и совсем не легкого дня работы, которая не относится ни к литературе, ни к журналистике. Купонов у меня нет, как нет и велфэйра. Чтобы иметь возможность заниматься своим журналистским трудом, я должен сам зарабатывать себе на хлеб.

Меня обеспечивает мой труд, и сознание этого делает человека добрым и щедрым. Мне не жалко кормить львов, хотя, если сказать по чести, лучше бы, если бы их держали в цирке. Иначе такой растерявшийся в условиях демократии лев может договориться до того, что сообщит вам о своей тоске по... КГБ (это не придумано, это дословное заявление писателя перед телекамерой), т.к. прежде он хоть в лице этой организации имел вдумчивого и оценивающего читателя.

После этой сентенции нам показывают писателя ’’принесшего в магазин свои книги на продажу”. Известно, что издание одной тысячи экземпляров книги обходится в две-три тысячи долларов. Значит, есть у живущего на велфэйре писателя эти деньги. А если книги его так хороши, как он думает, их должны буквально расхватывать читатели, знающие русский язык... Но на поверку оказывается, что король-то голый.

Один из участников фильма ’’Русские здесь” с тоской вспоминает о том, что в СССР не надо ’’бороться за свое место на службе”. Это в стране-то анонимок, различных проработок не надо бороться за место? В стране, где в борьбе за место человек превращается в зверя, и это еще и поощряется звериным государством?

Говорится в телефильме и о том, что иные приехавшие из Советского Союза страдают от того, что изменился их статус. Там, мол, человек ходил в руководителях, а тут оказался никем. Но ведь для каждого, кто жил в СССР, не секрет, что многие так называемые руководители — это дутые величины. За их титулами ничего не стоит. Чем занимается человек на такой должности, зачастую понять так же трудно, как найти занимающего эту должность в его кабинете. Как, к примеру, можно определить обязанности человека, представившегося нам ’’бывшим боссом студенческого клуба”? Вот так прямо и сказал. И не смутился. Очень страдает он оттого, что здесь ему быть ’’боссом” не приходится.

Но этот бывший босс клубного масштаба, хоть кое-как, но по-английски говорит. А ведь многие другие участники фильма, хоть и пробыли в Америке не один год, и слова сказать не могут. Они, по сути дела, живут не в американском обществе, а в том узком мирке таких же, как они сами. Не зная языка, они замкнули себя в том, что теперь получило имя ’’русского гетто”. Они не живут в американской демократии, о которой берутся судить, а лишь постоянно борются с ней. Как могут они понять, что американская демократия, несмотря на все ее недостатки, — высший этап развития человечества.

Предстал перед нами на телеэкране некий поэт, нарядившийся зачем-то в женское платье и с рюмкой водки в руках. Он тоже жало-вася, что не имеет доступа к американской публике. Но как использовал он вдруг представившуюся ему возможность выхода на американскую публику? Позировал, стремился ’’создать впечатление”, что-то лепеча о российской дружбе, настоянной на водке, о дележе последнего куска хлеба с другом ’’там”. И не приходит в голову ’’инженеру человеческих душ”, что делить в Америке хлеб ни к чему. Велфэйр и прочие пособия с голоду умереть не дадут, да и у соседа всегда кое-что найдется в холодильнике. Безотрадное впечатление произвел этот поэт.

Заканчивая фильм, его ведущая Джессика Савич, говорила, что иные из тех, о ком фильм, хотели бы вернуться, но хотим ли мы, — то есть, аудитория, — чтобы они вернулись? И этот вопрос больше, чем что-либо иное, раскрывает перед нами душевную щедрость американцев. Они щедры, но, как и свойственно добрым людям, наивны. Беда, если голоса лепечущих о трудностях наполнения желудка и обретения статуса в условиях демократии и свободы, будут приняты ими за истинный голос недавних эмигрантов из СССР.

Затратившие много времени и труда авторы фильма имели все возможности для того, чтобы создать полноценный фильм о российской эмиграции, но прошли мимо всего того, что могло бы показать ее в правдивом положительном свете. Сделали ли они это сознательно или по недомыслию, не столь уж и важно. Важен результат - кривое зеркало эмиграции.

Гарри Табачник

(’’НовоеРусское Слово”)

17 июня 1982

РУССКИЕ-ТАКИ ЗДЕСЬ!

Мне довелось посмотреть телепередачу Пи-Би-Эс ’’Русские здесь”. Это, пожалуй, первая попытка средств массовой информации проанализировать иммигрантов нашей волны эмиграции и понять ее социальные и политические корни. Сразу скажу, что попытка эта предпринята с довольно сомнительными целями: телезрителю внушалось, что мы рабы, алкоголики и невежи, предпочитающие жизнь при коммунизме жизни в нормальном капиталистическом обществе. Рупорами этих отвратительных идей выступили поэты Лев Халиф и Константин Кузьминский, взявшие на себя смелость говорить от имени всех нас, и страстно доказывавшие американским телезрителям, что мы ушли от коммунизма к демократии потому, что понятия не имели, как ужасна демократия и как мила жизнь при КГБ, где вышеперечисленные инженеры человеческих душ чувствовали себя важными и значительными, а приехав в Америку, поняли, что никому здесь не нужны. Наши непризнанные гении теперь точно знают, что свобода — не для них и не для нас. Они готовы вернуться в Советский Союз вместе с несчастными, скверно выглядящими на экране жителями Брайтон Бич. Но, пока это невозможно, наши эмигранты предпочитают дублировать зарубежные порнофильмы и слушать записанные на видеопленку песенки Фрадкина на слова Долматовского.