Русские здесь: Фильм, помогающий Андропову - [3]

Камера любовно рассматривает гнусную оргию, в центре которой вальяжно развалился поэт, с упругого живота которого то ли пес, то ли приятели жрут картофельные ’’чипе”. Тут же декадент-ствующие барышни, похожие на тех, что мы оставили в подворотнях Марьиной Рощи, и другие люмпены пьют стаканами водяру, создавая у пораженных всем этим телезрителей чудовищное впечатление о России, которую действительно трудно понять умом в такой мизансцене.

Создатели фильма сделали все возможное, чтобы американцы перестали подавать нам руку: кто же захочет общаться с сукиными сынами, не способными отличить фашизм от демократии? Кто же захочет общаться с людьми, в чьих мозгах вытравлены клетки свободы? Кому нужны эти жалкие, нелепо пританцовывающие дикари, прожигающие жизнь в ресторанах Брайтон-Бич, нажирающиеся так, будто завтра Америка переходит на карточную систему или вообще завтра ничего не будет, а будет только музыка — пошлые графоманские песенки а-ля-цыгане.

Стыдно, господа!

Не такие мы. И не потому мы уехали. И не так мы живем. Так живут те, кто не умеет и не хочет жить иначе.

Я не обижаюсь на создателей фильма, сработавших эту ленту по худшим образцам советской пропаганды на радость андроповским молодчикам и тухлым либералам из средств массовой информации США, которые хотят устами наших эмигрантов доказать преимущества социализма перед прогнившим капитализмом. В конце концов, это их право: у нас свобода печати. Мне лишь стыдно за тех бывших ’’борцов за свободу”, которые, ничего не умея и ничего не поняв, в сущности оклеветали нашу эмиграцию.

Трудно ли нам тут? Да, трудно. Такие ли мы, как показали нас в фильме ’’Русские здесь”? Нет, не такие!

А какие?

* * *

Подумайте сами: врачи приехавшие сюда без знания языка, без знания того, что им предстоит, сдают все эти чудовищные экзамены и становятся американскими врачами! Откуда в вас эти силы, друзья мои? Откуда этот железный напор, стальная воля, жизнеспособность, позволяющая вам на первых порах жить в убогих квартирах, к которым вы не привыкли, и долбить, долбить, долбить эти огромные фолианты на чужом языке, чтобы стать на свое место. На свое? Нет, на особое место в американском обществе, где врач — это врач!

Я думаю сейчас о докторе, моем друге, профессоре из Москвы. Он живет в Лос-Анжелесе. Он лечит американцев и русских эмигрантов. Он лечит моего папу. И маму. И покрикивает на них, когда они его не слушаются. В Москве он был крупным врачом. В Америке он стал крупным врачом. Он пробился через чудовищные трудности. Чье место он занял в своей новой жизни? Свое. Снимаю шляпу перед вами, доктор!

Я думаю еще об одном друге. Там он был начальником домостроительного комбината. Ну, кем может работать в Америке бывший начальник? Правильно, чернорабочим. Так он и делал. Жена его была зубным врачом. Что может делать здесь стоматолог из России? Правильно, мыть полы. Так она и делала в одном из домов для престарелых. Но мой друг копал землю и смотрел, как строят тут дома. А потом он бросил свою лопату и стал строить сам. Он построил три дома, которые даже по меркам Беверли Хиле, где живут звезды, — дворцы! Он их построил с такой инженерной изобретательностью, что со всех концов Америки к нему тянутся специалисты, чтобы посмотреть на это чудо. Потому что его дома висят на склоне горы. Как они висят, я не знаю, спросите у него сами. Но они — лучшее, что я видел в Америке, а я уже видел тысячи домов, богатых и бедных, ’’колониалс”, ’’сплите”, ’’рамблерс” и шмамблерс. Я видел все, а таких домов не видел. И мой друг стал ’’билдером”. А его жена купила тот дом для престарелых, где она мыла полы. И теперь они успешные американцы.

Я думаю о другом моем друге, кандидате экономических наук. Он приехал в Нью-Йорк и на следующий день испек пирожки с картошкой. Зачем? Он взял эти пирожки и пошел на кампус Колумбийского университета. Там он их продал с лотка. Он каждый день приходил туда и продавал пирожки, которые он выпекал. Наверное, его мама научила его этому, обычно московские ученые не очень сильны в этой части науки. И подзаработав на этом немного денег, он нанял двух теток, которые по его эскизу пошили пестрые фартучки, к радости студентов того же университета. Надо добавить, что мой друг утром продавал свою продукцию, а вечером его приглашали выступать в различных клубах, университетах и синагогах, где он рассказывал об экономике России и о положении евреев в СССР. На одной такой встрече к нему подошел старичок и сказал, что сдается ему, молодому человеку нужна работа. Пусть зайдет завтра в пять. Он торгует очками. Что-нибудь придумаем.

Другой бы сказал: торговать очками? С моими дипломами и амбициями? Да я в Москве был ого-го кем! Да на меня министры равнялись! Да я за руку был с самим Николаем Васильевичем! Да я...

Мой друг был нормальный человек, он так не рассуждал. Он знал, что у старика есть работа! И ровно в пять он был там. Старичок действительно торговал очками, но не в том смысле, что у него была лавочка в Бруклине и он нуждался в кандидате экономических наук, чтобы тот подметал ее после ухода хозяина. Он был хозяином крупнейшей оптической фирмы по оптовой продаже линз и оправ в США. А может быть, и во всем мире. Есть такие тихие старички, чаще всего из Витебской губернии.