Русские в Берлине - [106]

«В соседнем доме пару дней назад взорвали дверь. В подвале погибли три женщины. Не знаю, что побудило нас откопать их – возможно, немецкая любовь к порядку. Мы вынесли тела, положили их в саду и накрыли ковром. Русские застали нас в подходящем месте, когда спросили о женщинах. Несколько дней они, группа за группой, донимали меня вопросом: «Где женщины?» Теперь, чтобы спасти укрывшихся в нашем доме женщин, я играл для русских роль скорбящего. Я отводил солдат в сад и показывал им три трупа… Я изображал убитого горем супруга, и солдаты плакали вместе со мной, что очень меня тронуло. Некоторые из них крестились и давали мне что-нибудь, хотя бы кусок хлеба. Потом они уходили, возможно, чтобы поискать женщин на соседней улице. Но наши оставались в безопасности наверху».

Что до остальных, то нам известно, что подавляющее большинство мужчин прятались за женскими юбками и проявляли малодушие. Женщины тоже были напуганы, однако вели себя отважно – невероятно, но это так. Именно они оставляли свои безопасные подвалы во время воздушных налетов и артиллерийских обстрелов, чтобы принести воды, они стояли в очередях за едой среди рвущихся вокруг бомб и снарядов. Они как по волшебству приготовляли еду практически из ничего, готовя ее на кострах из дров, ими же собранных. Они прятали юных девушек и держали русских на расстоянии или приносили в жертву себя, если другого выхода не было. Они подавали своим мужчинам суп в постель, когда тем удавалось убежать от русских с приступами желчных колик или болью в почках. Они заколачивали досками выбитые окна, очищали Берлин от мусора, и у них доставало чувства юмора, чтобы – как часто с восхищением говорили русские, – передавать по цепочке кирпичи, говоря при этом «bitte schön, danke schön, bitte schön, danke schön» – «будьте любезны, большое спасибо».

Без женщин жизнь в Берлине угасла бы еще в апреле 1945 года, однако без мужчин все шло бы и дальше так, как оно шло, за исключением разве того, что у женщин было бы меньше забот и работы. Мужчины попрятались в убежищах еще до оккупации города – в основном чтобы избежать мобилизации в фольксштурм; когда начался демонтаж промышленных предприятий и потребовалось переместить оборудование весом в несколько тонн, причем самым примитивным образом, из каждых ста рабочих восемьдесят были женщины.

Но никак не женщины с постыдной поспешностью надели белые и красные нарукавные повязки. В начале мая «Правда» опубликовала следующий репортаж из Берлина: «Когда бы солдаты Красной армии ни проходили мимо них (немецких мужчин), доставая из кармана пачку сигарет и беря сигарету в рот, немцы, все как один, вскакивали со своих скамеек и из кожи вон лезли, поднося зажженные спички». Отчеты всех четырех оккупирующих держав полны насмешек по поводу раболепия немецких мужчин (но не женщин).

Французские отчеты упоминают об этом реже других, поскольку французы вели себя в меньшей степени как хозяева и победители и поэтому давали меньше поводов угождать им. И наоборот, поскольку русские оказались наиболее значимыми из победителей, именно в их зоне оккупации были заметны наиболее жалкие и унизительные проявления раболепия со стороны «высшей расы».

Все изменилось, как по мановению руки, когда в Берлин вошли представители западных держав. Унижение сменилось ненавистью и презрением.

Разумеется, не только раболепие 1945 года необходимо было компенсировать. В России вермахт потерпел столь же сокрушительное поражение, как Франция при Седане и царские армии при Танненберге. Самоуважение требовало любой ценой приуменьшить этот разгром, и оправданий, будто русские победили только благодаря американскому ленд-лизу, было недостаточно. Надругательство над берлинскими женщинами – в то время, когда их мужчины бездействовали рядом, – создало идеальную возможность для психологической мести. Потребовалось представить, что русские не только не выиграли войну собственными силами, но они еще и рвались изнасиловать бессчетное количество невинных женщин. В такой психологической обстановке любое объективное исследование фактов только смешало бы все карты, и поэтому таких расследований попросту не проводилось. Каждый утверждал, что знал кого-то, кого изнасиловали, или хотя бы кого-то, кто знал кого-то еще, кто знал… Таким образом, оказалось легко утвердить миф, будто целых две советские группы армий (1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты) коллективно надругались над женщинами Берлина. Миф этот преследовал двоякую цель: обобщая события, он помогал приписать преступные деяния индивидуумов всему советскому народу и одновременно давал возможность объяснить, почему немецкие индивидуумы мужского пола не предприняли ничего, чтобы воспротивиться подобным эксцессам. «А что мы могли сделать?» – таков повторенный сотни раз ответ на все наши расспросы о происходившем тогда в Берлине. Этот встречный вопрос означал: «Что мы могли предпринять против миллиона организованных сексуальных маньяков?» И ожидаемый ответ звучал так: «Ну да, при таких обстоятельствах никто на самом деле и не ожидал, что вы будете вести себя как подобает мужчине».