Русские - [254]

Молодой лингвист, внимательно следящий за жизнью Запада, но упустивший из виду историю Уотергейтского скандала и публикации документов Пентагона, спросил одного американского корреспондента о том, где, по его мнению, цензура более строга — в СССР или Америке. Таможенный инспектор, перелистав американский журнал с фотографиями автомобилей старых моделей, вернул его нашему знакомому-американцу со словами: «Конечно, на самом деле у них нет всех этих машин; все это — лишь картинки для детей». Ученый, знающий несколько иностранных языков и на протяжении многих лет следящий за научными событиями за рубежом, тем не менее страшно удивился, увидев во время своей первой поездки на Запад (в Рим), что в газетных киосках продается не только итальянская коммунистическая газета «Унита», но даже «Правда». Молодой украинке, с которой разговаривал наш приятель-американец, никак не верилось, что в других странах в качестве иностранного языка учат английский, а не русский и что молодежь на Западе считает Советский Союз консервативной державой, а не столпом мирового прогресса.

Американская студентка, приехавшая в СССР учиться, рассказывала о том, как она была удивлена, обнаружив, что довольно эрудированные студенты Ленинградского и Московского университетов принимают за чистую монету передаваемые советским телевидением известия о том, что рабочие на всем Западе бастуют и выходят на демонстрации в поддержку дела коммунизма». Один студент Института международных отношений просто не мог мне поверить, когда я сказала, что рабочие в Америке в массе своей консервативны, а студенты настроены радикально, — рассказывала эта девушка. — Он спросил меня: «А кто читает «Дейли Уоркер» и другие коммунистические газеты?» Я ответила, что практически никто. Он попытался уточнить: «Вы имеете в виду, что никто, кроме рабочих?» А когда я ему сказала, что рабочие их даже в руки не берут, он решил, что я лгу».

Власти считают само собой разумеющимся, что те, кто ездит за границу в составе делегаций, рассказывая о своей поездке по возвращении домой, должны придерживаться картины западной жизни, даваемой «Правдой». Часто люди вынуждены читать обязательные лекции о жизни на Западе, содержание которых диаметрально противоположно откровенным высказываниям путешественников в кругу друзей. Подобный порядок настолько распространен, что об этом даже есть анекдот, с удовольствием рассказанный мне одним чиновником. В анекдоте идет речь о некоем служащем, который, возвратясь из поездки на Запад, рассказывает своим коллегам по работе об упадке, разложении и загнивании капитализма: «Он просто гниет у вас на глазах, вы чувствуете запах этого гниения», — утверждает он. Затем на его лице появилось вдруг блаженное выражение и он со вздохом добавил: «Но что это за запах!».

В нашу эпоху разрядки велико искушение поверить в то, что настороженность времен холодной войны ослабела и границы между Западом и Востоком приоткрылись. Однако мой опыт говорит от том, что, несмотря на разрядку, советская граница по-прежнему представляет собой непреодолимую стену, отделяющую Россию, этот совершенно обособленный мир, от всего света. Об этом свидетельствует даже такой незначительный признак, как непроизвольная привычка бывалых путешественников говорить не «уезжать» из России или «приезжать» в нее, а «въехать» и «выехать». Подобно многим другим иностранцам, живущим в СССР, каждый раз, возвращаясь в Москву, я испытывал отчетливое чувство тревоги, вызываемое гнетом полицейского государства. В советских аэропортах проверка документов длится дольше, чем где бы то ни было, и пограничники всегда внимательно сравнивают ваше лицо с фотографией в паспорте. Автобусы, везущие пассажиров от здания аэропорта к самолету, подъезжают вплотную к трапу, словно власти опасаются, что кто-нибудь попытается прорваться в самолет. Один солдат стоит у хвоста, а другой — у трапа, но не на случай нападения террористов, как на Западе, а для поимки безбилетных пассажиров.

Особенно остро я ощутил эту чрезвычайную бдительность пограничников во время возвращения поездом из Хельсинки в Москву. Когда мы пересекали финскую границу, одинокий финский часовой в серой форме безразличным взглядом провожал поезд, идущий через заросли темно-зеленых сосен и желтеющих берез в Советский Союз. Буквально сразу же за финской границей мы увидели заграждения из колючей проволоки, затем внезапно открылась вырубка в лесу, словно деревья были сбриты, чтобы обозначить здесь границу. Из-за ближайшего холма виднелась верхушка сторожевой вышки на высоких опорах. Через несколько сот метров поезд остановился в глухом лесу. Внезапно появились вооруженные пистолетами либо автоматами русские солдаты в форме цвета морской волны и сапогах. Солдаты (их было десятеро) выглядели подростками, но приступили к делу со всей серьезностью. Двое из них прошли вдоль поезда с обеих сторон, проверяя, не спрятался ли кто-нибудь под вагонами. Двое других заняли посты — один у локомотива, второй — у заднего вагона. Слышны были шаги тяжелых сапог и по крыше вагона. Пассажирам, выглянувшим в открытые окна коридора поглядеть на происходящее, было тут же предложено вернуться в купе. Не успели мы опомниться, как несколько рослых светловолосых подтянутых солдат стали парами проходить через вагоны. Когда такая пара вошла в наше купе, один из них вежливо потребовал паспорта, а второй проверил туалетное отделение купе, затем встал на нижнюю полку, чтобы заглянуть в обширное верхнее багажное отделение, и, попросив нас встать, поднял нижние полки для осмотра багажных ящиков под ними. Это была очень тщательная проверка.