Русские сказки, богатырские, народные - [12]

Между тем Владимир, взиравший со стен городских на происходящее, увидел чудо, произошедшее от стен киевских и опустошение, причиняемое исполином в государстве, равно как и невозможность удержать ярость Тугарина, поскольку даже отборные его витязи не могли победить врага. Он радовался бы, что сам в безопасности внутри города, если б не был добродетелен, но, взирая на гибель своего государства, пролил он слезы и пошел к верховному жрецу просить его об учреждении всеобщих молитв для умилостивления богов. Рассказал он жрецу про неудачу покушения и про страшную силу исполина, про производимые им опустошения и попросил об учреждении искупительных молитв.

– Так вы не привели на жертву этого Тугарина? – воскликнул жрец с досадой.

– О том-то, батюшка, я и хочу просить богов, чтоб они открыли нам средство истребить его; ибо силы его сверхъестественны, – сказал Владимир.

– Истребить, то есть убить до смерти, а не принести в жертву? – изумился жрец. – Чадо! Боги гнушаются всяким бездушным приношением, его живым к алтарю привести следует и связанного.

– Но я сообщал вам, что это невозможно и что…

– Нет ничего, ничего невозможного, приведите только его и не забудьте приказать связать его покрепче: боги уже досадуют, что их столь долгое время лишают вкушения сей сладкой жертвы, и за то послали на вас в казнь сего исполина.

– Святой отец! – сказал Владимир с досадой. – Казнь эта богами послана была прежде, нежели получил я приказ привести исполина им на жертву. Следственно…

– О князь! Велико твоё хуление, но да не осквернюся…

Своё последнее слово жрец сказал уже за дверями и оставил Владимира в немалой досаде.

В недоумении и горе князь возвратился в свои чертоги и вновь принялся возносить моления к бессмертным о спасении своего отечества, но боги не внимали просьбе его, и Тугарин продолжал опустошал прекрасные окрестности Киева. Недоумевали, что делать, и огорченный государь изливал скорбь свою в недра любезной своей супруги, которая также не осушала очей своих, источающих потоки слез. Весь Киев стенал, и не было никого, кто не терпел бы урона от этого нашествия: каждый потерял либо родственника, либо имение, случившихся вне стен киевских. В такой чрезвычайной напасти требовалась помощь только сверхъестественная.

Между тем Тугарин учинил новый пожар за городом. Все придворные выбежали на переходы чтобы вновь стать свидетелями ярости исполина и вдруг услышали, что широкие ворота заскрипели и на двор выехал смелый витязь. Доспехи на нем были ратные, позлащенные. В правой руке он держал булатное копье, на бедре висела острая сабля. Рассказывали о нём так: «Конь под ним, как лютый зверь; сам он на коне, что ясен сокол. Он на двор взъезжает не спрашиваючи, не обсылаючи. Подъезжает к крыльцу красному, сходит с коня доброго и отдает коня слуге верному. Сам идет в чертоги княженецкие, златоверхие. Слуга привязывает коня посреди двора, у столба дубового, ко тому ли золоту кольцу, а своего коня к кольцу серебряну». По всему придворные заключили, что новоприезжий должен быть роду непростого.

Между тем незнакомец входил во внутрь чертогов. Вельможи останавливают его и спрашивают с обыкновенною тогдашних времен вежливостью:

– «Как звать тебя по имени? Как величать по отечеству? Царь ли ты, царевич или король, королевич, или сильный могучий богатырь, или из иных земель грозен посол?» – и прочая.

Приезжий не удовлетворил их любопытству и ответствовал:

– Если мне сказать вам о всем, то уже самому князю донесть нечего, – и просил, чтоб учинили о нем доклад. Не смели его больше утруждать, донесли князю, и он впущен был пред очи Владимира.

На вопрос княжий, что он за человек и какую до него имеет нужду, ответствовал он:

– Я называюсь Добрыня, Никитин сын, уроженец Великого Новгорода, и приехал служить тебе, великому государю.

– Но как ты пробрался в славный Киев-град? И как пропущен был злым Тугарином?

– Надёжа-государь! – отвечал ему Добрыня. – Доселе мне, молодцу, еще не было дороги заперты. Проезжал я горы высокие, проходил я леса тёмные, переплывал реки глубокие, побивал я силы ратные, прогонял я сильных, могучих богатырей – мне ли робеть Тугарина? И я давно бы уже свернул ему голову, – примолвил он, – но я хочу учинить это пред твоим светлым лицом и по твоему слову княжеску, чтоб ты сам, государь, видел службу мою и пожаловал, велел бы мне служить при твоем лице.

Владимир удивился смелости, вежливости, дородству и красоте сего витязя.

– Молодой человек, – сказал он ему, – так ты хочешь сразиться с Тугарином?

– Для того, государь, и поспешал я в славный Киев-град, «дней и ночей не про– сыпаючи, со добра коня не слезаючи».

– Но знаешь ли ты, насколько трудно это предприятие?

– Ведаю довольно, и если б оно меньше имело опасности, я послал бы исполнить оное одного своего Таропа-слугу.

– Я хвалю твою отвагу, – сказал Владимир, – принимаю тебя в мою службу и обнадеживаю своею княжескою милостью, но не дозволю вдаться в таковую опасность, ибо ты мне пригодишься по своей храбрости и разуму в других случаях. Я имею довольно витязей смелости испытанной, но ни один из них не отважится сказать, чтоб он мог биться с Тугарином, поскольку это определено только для богатыря, не рожденного матерью.