Русские патриархи, 1589–1700 гг - [205]

Историческая критика

Скажут, что Иоаким не оставил столь же ясного признания в своем увлечении историей, как высказывания царя Федора Алексеевича, записанные, по всей видимости, его доверенным лицом, постельничим А. Т. Лихачевым [321]. По–моему, мало что может быть яснее, чем два десятилетия работы под его покровительством новгородского Софийского и московского Чудовского летописных скрипториев (продолжавшейся и при Адриане). Но из устоявшегося образа Иоакима как малограмотного и малость туповатого деятеля вытекает сомнение, что он мог лично вникать в работу летописцев и следить за отражением в ней своих собственных воззрений.

Пример Римского–Корсакова, выступавшего явно вразрез с позицией патриарха, казалось бы, подтверждает этот печальный диагноз. Однако выдающийся историк Игнатий никогда не являл миру своего летописного свода, а историко–публицистические заявления делал, уже будучи испытанным союзником Иоакима в церковных делах и архимандритом влиятельного Новоспасского монастыря — излюбленной самим патриархом родовой обители Романовых. Чрезвычайно сомнительно, чтобы Иоаким терпел подобную смелость суждений от простых монахов своей резиденции, тем паче что Чудовский монастырь отнюдь не был единственным центром летописания в России.

В последней четверти XVII в. исторические сочинения составляли, редактировали и переписывали во многих дворянских домах, от знати (Волконские, Дашковы и др.) до городовых служилых, на посаде, среди приходского духовенства и даже крестьян. Крупные скриптории действовали по всей стране в приказных избах воевод, при монастырях (например, Спасо–Ярославском, Спасо–Прилуцком, Макарьевском Желтоводском) и архиерейских домах (Тобольском, Холмогорском, Вологодском, даже новом Тамбовском и др.) [322]. Тот факт, что на фоне почти повального увлечения местной, городской и провинциальной, а то и фамильной историей наиболее плодотворно общерусское летописание развивалось при Иоакиме (даже новгородский Софийский скриптории после его отъезда постепенно уклонился в местную проблематику), свидетельствует, что чудовские книжники трудились не просто по благословению патриарха, но выполняли его заказ.

Разумеется, вникать во все детали Иоаким не мог и в затруднительных случаях, например, при характеристике политических событий 1680–х г., в которых сам патриарх занимал, мягко говоря, неоднозначную позицию, попросту вводил мораторий на летописание. В результате почти во всех иоакимовских сочинениях (кроме одного, созданного с политической целью) современная история «прекратила течение свое». Исторический изоляционизм был нарушен только после смерти Иоакима: зато как дружно и энергично летописцы бросились заполнять образовавшиеся временные лакуны!

Еще в меньшей степени позволительно предположить, чтобы летописцы без ведома патриарха, самовольством, отважились на исправление распространенных ошибок в библейской хронологии. Между тем Чудовский и,ерковно–исторический справочник, в составлении которого принимал участие Исидор Сназин [323], выявил множество противоречии между хронологическими показаниями Ветхого и Нового заветов, церковных летописей и хроник. Преодолеть их можно было лишь путем исторической критики, на которой основывались уже не только авторы первых русских ученых монографии, но все чаще и летописцы, делавшие ссылки на источники и замечания об их сравнительной достоверности, проводившие сопоставление текстов и вычисления дат, наконец, старавшиеся восстановить причинные связи событии.

Например, один источник показывал, что после Самсона судьей в Израиле был Емегар. А «в иных летописцах и в Библии, — писали составители Справочника, — пишется в Бытии, что после Самсона не было судьи в Израиле лет 40:и были в самовластии, никем не водимы, как овцы без пастыря». Решая это противоречие, Сназин и его товарищи заключили, что после Самсона сначала судил Емегар, а затем уже настал период безвластия (Л. 2; так отмечено и в современной нам русской Библии (Суд.16:31; ср. 21:25).

Особенностью ранней летописной работы Сназина была презумпция достоверности каждого текста, от кратких летописцев до солидных сводов, вполне справедливая, если учесть недостаточные (часто до сего времени) знания о происхождении и истории текстов источников. В Справочнике даже Библия используется наравне с другими памятниками, ее данные также уточняются и исправляются (Л. 3—3 об., 6 об., 12 об. — 13 и др.).

Работа над Справочником сопровождалась рассуждениями о причинах хронологических ошибок и неточностей. Так, по летописи было «от Моисеева умертвия до Самуила лет 520. А по Библии 540 лет. Говорится же в Деяниях апостольских (Зачало 32): от Моисеева умертвия до Самуила 450 лет, — находим излишек по сему летописцу лет 70:а по Библии (Ветхому завету. — А. Б.) лет 90. Это не апостольское писание прегреши, — заключают составители Справочника, но видно переписчика прегрешение было: долгого ради времени письмена стираются и не знаемы бывают» (Л. 2 об.).

Но на этом Сназин и его коллеги не остановились. Они выявили и показали читателю массовость хронологических противоречий, когда одно событие по–разному датировалось в разных местах Священного писания, в различных летописях. Становилось ясно, что простым сопоставлением источников задачу установления достоверных дат не решить. Патриаршие летописцы сделали отсюда правильный вывод, обратившись к реконструкции хронологической сетки на основе ряда бесспорно датированных событий, соотношение которых было известно. Полученные ими вычисления лет от Адама до Рождества Христова в отдельных деталях отличались и от Библии, и от «старых перечней» и летописей.