Русские отряды на Французском и Македонском фронтах. 1916–1918. Воспоминания - [66]

Через несколько дней генерал Regnault осматривал русские батальоны и их лагерь. «На мое приветствие: „Здравствуйте молодцы”, – описывает он свое посещение, – люди, к которым было обращено это приветствие, отвечали с веселым видом. Русский лагерь был хорошо разбит, госпиталь – помещен в монастыре и хорошо содержан. От всего виденного я получил хорошее впечатление и, в случае необходимости боя, наши русские союзники способны были бы дать его, став рядом с нами»…

Наш посланник в Афинах князь Демидов, выражая протест против командирования русских войск в Афины, требовал их возвращения в Македонию. Требование его, однако, не могло быть немедленно удовлетворено вследствие слабости высаженного отряда и неуверенности в прочности политического положения. Лишь после того, как в Афины прибыл г. Венизелос, ставший во главе нового правительства и установивший твердый порядок, приемлемый для союзников, русские войска, вступившие к тому времени вместе с остальным отрядом в Афины, могли быть отправлены по железной дороге в Салоники.

Случилось это лишь в начале июля. Русские батальоны были перевезены по железной дороге до станции Plati, a затем они двинулись походным порядком в район Banica, где находился штаб 2-й особой дивизии.

В районе Banica дивизия находилась до конца июля. Моральное состояние ее частей стало быстро ухудшаться под влиянием тех реформ, которые принесло революционное время в России и которые оказались для армии смертельными. Авторитет офицеров упал, ибо в них хотели видеть остаток прежней власти, против которой шло со всех сторон усиленное гонение. К тому же офицерская масса, привыкшая только к честному исполнению своих обязанностей, оказывалась нередко бессильной вступать в словесные «дискуссии» с хорошо натасканными и часто мало добросовестными агитаторами. Офицерство терялось, не имея точных директив, как поступать, и все больше отходило от солдатской среды. Так в отношениях двух сторон появились первые трещины, которыми весьма искусно воспользовались агитаторы, чтобы их расширить и сделать непроходимыми.

Генерал Саррайль был осведомлен о тяжелом внутреннем разладе, переживавшемся русскими частями, и выражал готовность идти навстречу всем тем начальникам, которые предупреждали его о необходимости предоставления дивизии продолжительного отдыха. Однако обстановка, в которой находилась Македонская армия, складывалась для этого крайне неблагоприятно. Англичане выражали определенно свое желание уменьшить число дивизий, находившихся у них в районе Салоник. Формирование новой греческой армии шло не столь быстро, как бы того хотелось. Итальянцы не соглашались на расширение занимавшейся ими зоны. Наконец, сами французы нуждались в отдыхе. Некоторые их дивизии бессменно находились на позициях. Французская безответственная пресса кричала, что все люди, находившиеся на театре военных действий полтора года, заслужили бесспорное право на отдых и отпуск. Этот крик был, конечно, подхвачен в армии; в результате же его оказалось, что во французских дивизиях Македонского фронта до двадцати тысяч человек могли претендовать на увольнение в отпуск. Было явно недопустимо увольнение такого значительного числа солдат. На этой благодарной для агитаторов почве выросли в войсках волнения и даже случаи явного неповиновения. Пришлось прибегнуть к разоружению зачинщиков…

В таких обстоятельствах генерал Саррайль оказался вынужденным отдать 24 июля 1917 года приказание о выдвижении 2-й особой русской дивизии на позицию. Дивизия эта должна была войти в состав французской Восточной армии и сменить: 76-ю французскую пехотную дивизию – на фронте между озерами Пресба, Охридским и озером Малик, и четыре левофланговых батальона 156-й французской дивизии – между озером Пресба и горной цепью Баба-Планина.

Смена частей прошла без всяких инцидентов. К своему сектору дивизия была подана на тракторах; обоз же, пулеметные роты и рота конных разведчиков совершили необходимое передвижение походным порядком.

6 августа генерал Тарбеев счел себя обязанным донести командующему армией генералу Гроссетти, что протяжение назначенного дивизии фронта (около шестидесяти километров, не считая озера Пресба) находится в несоответствии с численным составом полков дивизии.

Слабый состав полков давал себя знать тем более, что полки в техническом отношении были по-прежнему крайне бедно снабжены (особенно в отношении средств связи) и что в них чувствовался недостаток, особенно в офицерах и в унтер-офицерах. На роту приходилось не более одного офицера, да и то малоопытного и с ограниченными познаниями[74]. Наличный состав полков был ослаблен также необходимостью выделения большого числа людей в хлебопекарни и на наблюдательные пункты. К тому же дивизии угрожала опасность развития эпидемических болезней в виде скорбута и палюдизма. С другой стороны, ожидать прибытия подкреплений из России не приходилось ввиду условий революционного времени. И хотя в маршевых батальонах числилось до двух тысяч человек, но среди них большинство были больны или переутомлены. Таким образом, по существу, маршевые батальоны оказались командами для слабосильных.