Русские народные сказки Сибири о богатырях - [17]

— Да, мой возлюбленной обручник! умел дуб разбить, умей мной владать.

Рука в руку вручились, перстням переменились, поцеловались тут.

— Вот что, мой возлюбленной обручник! теперь, когды мы обручились, мне не время быть здеся. Я тридцать лет тебя ждала, когда ты в рыбе ешшо был. Нынче я сейчас ворочусь назад; поправлюсь своим делам. Чего нужно, заберу и ворочусь; тожно ты возьмешь меня.

От зари заря обратилась назать. Иван Кошкин сын на коня сял. Сколь он на коне спешит домой, а Иван царской сын золотых кудрей с радостью своей ешшо коня опережат.

Отец-мать вышли из дворец. Видят с балхону детей. Идут оне в радостях своих скорым пехотом. Заходят оне во дворец. Отец-мать спрашивают:

— Что вы, дети наши, так веселы, радошны сегодняшнего числа?

Иван царской сын золотых кудрей отвечат:

— Ах, папаша-мамаша, как мне не веселиться — я себе товаришша нашел.

Отец-мать говорит:

— Какого?

— От зари зарю подсолнушну красоту, от семи сестер — сестру, от двенадцати бабушек — внучку, от трех матерей — дочь. За меня взамуж идет, обручился с ней.

— Что ты ее не взял?

— Нельзя, папаша-мамаша, взясть; отпросилась имушшество взясть.

— Хорошее дело, — отец-мать отвечат, — с завтрашнего числа у нас будет того — бранье.

Оставим нынче это дело; возьмемся за Ивана Кошк на сына: такой жа человек он, только сила не та уж.

Забедно палось ему. Иван царской сын золотых кудрей в сад пошел любоваться, красоваться и веселиться. А Иван Кошкин сын пошел по городу, кручиной печальной искать себе случай: не выисшется ли хто, не отобьет ли у Ивана царского сына золотых кудрей невесту за него: «Тому бы я сто рублей дал…»

Ходил он по колдовкам, ходил по тем по ягин-бабам. Никака не выискиватся. Только одна выискалась.

— Отобрать не могу, а только отвод доспею. На вот тебе спящу булавку. Как вы приедете на корабельску присталь, под шатер сядите, станете дожидать, будете в карты играть, как он отвернется, в его шинель эту булавку воткни. Он спать ляжет крепким сном.

Потом пришли назавтра на бранье. Корабля нету. Сяли под шатер, стали в карты раскидывать. Иван царской сын золотых кудрей отвернулся, Иван Кошкин сын воткнул енту булавку в его шинель.

— Ах, брат! — говорит Иван царской сын золотых кудрей. — Забросим карты, — говорит Кошкину сыну, — чего-то мне спать захотелось.

Улегся и уснул крепким сном. Спал он долго ли коротко. Прибежал корабь на корабельску присталь, а на нем от зари заря подсолнушна красота, от семи сестер — сестра, от двенадцати бабушек — внучка, от трех матерей — дочь.

Кошку бросила и сходню сдернула. Выходит на сходню. Иван Кошкин сын на сходню. Она идет по сходне, не пропускат на сходню. Поравнялась с ним, поздороваться поздоровалась и спросила:

— Где Иван царской сын золотых кудрей?

Он ответил:

— Под шатром… Спит. Я его будил и не мог разбудить.

Зашла она сама под шатер и давай его качать и давай будить. Сколь качала-будила, на грудь его пала и слезами смочила — все равно как водой облила. Сколь будила, ни будила — не могла разбудить. И плакала, сколь плакала, — на то и положилась.

— Кака же на тебя кручина навалилась? Не мог же ты пообождать, заснул в это время! Почему я ждала, — говорит, — никуды взамуж не шла! Ты тридцать лет в рыбе жил, и то дождалась, а ты не мог обождать.

Выходит из-под шатра и говорит русским языком:

— Ишши меня, мой возлюбленной обручник, за девять морей и за девять земель, на десятом острову, на Сарачинском!

Он скрозь сон все эти слова слышал, проснуться не может.

Рассердила свое сердцо… Сходню успели сдернули, кошку не приказала вынимать. Снасти обсекли. Заворотила корабь и убежала с виду от Ивана Кошкина сына.

Иван Кошкин сын залезат под шатер, вынимат спящу булавку из его шинели. Иван царской сын золотых кудрей проснулся. Время было уже не ране дня. Спросил он:

— Прибегала от зари заря, моя обручница?

— Прибегала.

— Что меня не будил?

— Не то что я тебя будил, брат, Иван царской сын золотых кудрей, и она будила.

— Что у меня груди мокры, — говорит.

— Это она горячим слезам смочила. Рассердила свое сердцо и сказала: «Ишши меня за девять морей, за девять земель, на десятом острову, на Сарачинском!»

Кручина его убила.

— Что такое случилось? Навалился на меня такой сон-видение. Пойдем, брат, домой, — говорит.

Иван Кошкин сын садится на коня, тот пешочком. Иван Кошкин сын едет, ни шатко — ни валко. Иван царской сын золотых кудрей и то отстает, еле ноги несет с кручины со своей.

Отец-мать увидали с балхону, что оне идут кручинны эки. Соскакивают с балхону, встречают.

— Что же, мой возлюбленный сын, печальной идешь, нога за ногу плетешь и невесты не ведешь?

— Как мне, папаша-мамаша, не кручиниться, не печалиться, когды я свою невесту проспал.

Потом покушали, поели. Иван Кошкин сын пошел по саду проклажаться, а Иван царской сын золотых кудрей пошел по городу с кручиной своей. Ходил, ходил по городу… Встречается Бабка голуба шапка.

— Здравствуешь, Иван царской сын золотых кудрей! Куды отправился?

— Прочь, стара чертовка! Пихну под д…ру, полетишь под гору; хвачу за висок — посыплется песок!

— В очи ясны не сыпь песок, — она ему отвечат.

Ходил, ходил тот день — больше никого не видал.