Русские народные говоры - [12]

, он передавался через п: ср. гр. Iosif — русск. Осип; гр. faros — русск. парус; гр. Stefanos — русск. Степан. В эпоху XII—XIII вв., когда в русском языке произошло падение (утрата) редуцированных ь и ъ, в силу чего согласные оказались на конце слов, окончательно оформилась категория глухости-звонкости в системе согласных русского языка; в результате оглушения согласных на конце слова установились пары по глухости-звонкости: т — д, п — б, с — з и т. д. Именно тогда-то, в результате оглушения в, звук ф возник на самой русской почве как глухая пара по отношению к в. Однако не во всех русских говорах дело обстояло так, ибо сам звук в в древнерусских диалектах был различного характера: в одних говорах он имел губно-зубное образование, т. е. такое, какое он имеет в современном литературном языке; в других же — губно-губное, т. е. он произносился с помощью двух губ. Губно-зубное в, попадая в положение конца слова и теряя голос, изменялось в ф; а губно-губное такому изменению подвергнуться не могло. Поэтому в первой группе говоров звук ф возник сначала в зависимом положении как результат оглушения в, а потом был перенесен в независимые положения уже как самостоятельный звук. Именно в этих говорах и существует теперь особый звук ф, противопоставленный в.

Во второй же группе говоров, в которой звук ф не мог возникнуть на своей почве в силу отсутствия губно-зубного в, он не мог укрепиться и в независимом положении, в частности в заимствованных словах. Поэтому такие говоры до сих пор не знают особого звука ф, заменяя его или сочетанием хв, или звуком х. Это явление характерно для южновеликорусского наречия.

Наконец, в области фонетики следует отметить еще одну, свойственную большинству северновеликорусских говоров черту — изменение сочетаний согласных бм и дн соответственно в м и н долгие (м̄, н̄). Такому изменению данные сочетания могут подвергнуться потому, что между звуками б и м, как и между д и н, есть только одна разница: первые звуки (б, д) произносятся при поднятой небной занавеске, закрывающей проход воздуха в полость носа, а вторые — при опущенной, открывающей проход воздуха в эту полость. Иначе говоря, б и д отличаются соответственно от м и н лишь отсутствием назализации, носового произношения. Достаточно небной занавеске опуститься немного раньше, чем это необходимо для произношения б и д, чтобы на месте б и д также возникли звуки м и н. А так как сочетания бм и дн произносятся при одной артикуляции органов речи (одним смыканием и одним размыканием губ, а не двумя для двух звуков), то более раннее опускание небной занавески вполне возможно. Именно в силу сказанного и наблюдается произношение ом̄а́н вместо «обман», ом̄’е́р’ил вместо «обмерил», ом̄а́зал вместо «обмазал», ла́н̄о вместо «ладно», в’и́н̄о вместо «видно» и т. д. Это типичная черта многих северновеликорусских говоров.

Среди морфологических особенностей, присущих большинству северновеликорусских говоров, можно назвать образование формы творительного падежа множественного числа существительных, прилагательных и некоторых местоимений. Если в русском литературном языке она образуется с окончанием ‑ми (рука́м’и, б’е́лым’и, на́м’и), то такая форма известна лишь в части северновеликорусских говоров (например, во Владимирско-Поволжских); большинству же этих говоров присущи иные формы творительного падежа множественного числа. Во-первых, в них в этом падеже широко распространена форма, равная форме дательного падежа множественного числа: наряду к рука́м, к бол’шы́м сапога́м, к нам говорят с рука́м, пол’а́ под ном’ера́м, ку́р’ица с цыпл’а́там, с нам[24]. Во-вторых, в северновеликорусских говорах есть форма творительного падежа множественного числа с окончанием ‑ма: с нога́ма, с у́мныма люд’а́ма, с ва́ма. По происхождению ‑ма — это окончание дательного-творительного падежа двойственного числа древнерусского языка. Когда двойственное число было в русском языке утрачено, форма дательного-творительного падежа сохранилась в северновеликорусских говорах как реликтовая и укрепилась в новом значении.

В-третьих, в этих говорах данная форма может еще образовываться с окончанием ‑мы: покры́то п’еска́мы, с на́мы. Эта форма по своему происхождению остается не до конца ясной[25].

Наконец, как северновеликорусскую особенность следует назвать употребление постпозитивной частицы то, та и под.: с’ело́-то, изба́-та, ба́бу-ту и т. д. Употребление такой частицы известно не только в северновеликорусских, но и в иных говорах русского языка. Однако особенностью северновеликорусского наречия является то, что постпозитивная частица выступает в нем как согласованная с той или иной частью речи: до́м-от, изба́-та, с’ело́-то, ба́бы-т’и, ба́бу-ту, молодо́й-от, посл’е́дн’ой-от и т. д. Это одна из синтаксических особенностей северновеликорусских говоров.

Таковы в общем те черты и те особенности, которые объединяют все северновеликорусские говоры (или по крайней мере большинство их) в одно наречие. Однако, как уже говорилось, входящие в состав одного наречия говоры не являются во всем однородными. Поэтому внутри северновеликорусского наречия могут быть намечены различные диалектные группы, объединяющие наиболее близкие между собой говоры.