Русские масоны. От Романовых до Березовского - [102]

В обстановке откровенной вражды союзных представителей в России, как и остальных партий к большевикам, считавших их узурпаторами власти и уповавших на судьбоносные решения Учредительного собрания с преоблданием в нем эсеров, Садуль ловко сыграл роль беспристрастного и независимого посредника между⁷ противостоявшими лагерями, опираясь на всемерное содействие Троцкого и его соратников, что позволяло также добывать важную информа1цно. В этом плане заслуживает внимания посредничество капитана в организации 5 декабря 1917 г. встречи посла Нуланса и наркома, изволившего пожаловать в посольство Франции. Нуланс был назначен на свой пост не без протекции того же А. Тома, ибо принадлежал к верхам близкой масонству партии радикалов и радикал-социалистов. Встреча была согласована с Лениным, но в советской центральной печати и в мемуарной литературе нашла слабое отражение. По свидетельству Саду-дя, она протекала «в сердечной атмосфере и продолжалась около двух часов». По взаимной договоренности участники согласовали коммюнике для прессы и расстались «очень удовлетворенными друг другом»²⁵⁴.

В архиве МИД Франции нам удалось обнаружить подробную телеграмму посла министру иностранных дел масону С. Пимону и впервые опубликовать ее полный текст. 6 декабря 1917 г. дипломат писал: «Сегодня генерал Ниссель (глава французской военной миссии. — О. С.), предупрежденный одним из офицеров, Са-дулем, сообщил мне о намерении Троцкого зайти в посольство Фраи иди, дабы осведомиться, примут ли его там». После изъявления согласия «тот действительно пришел и подробно беседовал со мной». Не станем касаться затронутых рутинных вопросов, остановимся только на самом существенном. «Троцкий прекрасно понимает, что максималистское правительство Петрограда не может быть признано. Но, на его взгляд, обстоятельства диктуют продолжение некоторых сношений, поскольку это отвечает интересам союзников». Нарком был озабочен положением на Украине, провозгласившей независимость при поддержке офицеров военных миссий Англии и Франции. Затем перешли к вопросу о мире, причем Троцкий выразил сожаление по поводу нежелания держав Антанты присоединиться к переговорам большевиков с немцами о перемирии. В ответ ему было указано на нарушение Россией своих обязательств в отношении союзников. «Тогда он стал заверять в привязанности к Франции, утверждая, будто ставит наш народ выше всех других, и при упоминании наших жертв у него выступили слезы на глазах, и он умолк, сказав: «Видите, как я взволнован, я говорю о Франции»²⁵⁵.

Затем были изложены условия РСФСР о мире без аннексий и контрибуций. На сакраментальный вопрос о линии в случае отказа Германии от принятия подобных условий последовало обычное заверение: «Тогда мы мира не подпишем и нам, возможно, придется вести революционную войну. В случае если общественное мнение нас не поддержит, мы вынесем наши и немецкие предложения на рассмотрение Учредительного собрания. Ему и придется выразить свое мнение». Дипломат не придавал беседе сколько-нибудь серьезного значения.

По собственному длительному опыту в области внешних сношений автор настоящей книги не раз убеждался в том, что официальные телеграммы послов любых стран своим ведомствам нередко подвергаются шлифовке и опускают вольно или невольно весьма существенные детали. Поэтому стоит обратиться к дневниковым записям секретаря французского посольства де Робие-на, который, по всей вероятности, участвовал в беседе шефа и даже делал заметки. «Троцкий, — отмечает он, — сделал новый шаг в нашу сторону, объявив через капитана Садуля о своем визите, пришел в посольство и разговаривал с Нулансом свыше часа». Далее следует версия трактовки затронутых вопросов, в том числе о «демократическом мире без аннексий и военных контрибуций в соответствии с правом народов на самоопределение. Он должен распространяться на все угнетенные народы, а проблема Эльзаса и Лотарингии должна решаться по свободно выраженной воле их жителей». Нуланс же придал высказыванию Троцкого иной смысл: «Тем самым Богемия, Эльзас и все другие угнетенные народы получат право выразить мнение о собственной судьбе посредством плебисцита». Следовательно, нарком якобы ничего не сказал о Лотарингии, и посол приписал собеседнику мысль о необходимости проведения плебисцита в обеих областях, когда центральный пункт французских требований состоял в присоединении к Франции этих аннексированных ранее областей без всякого опроса населения, тем более плебисцита. И еще серьезное разночтение, закавыченные слова Троцкого: «Вы меня видите взволнованным, так как я говорю о Франции, и для меня ее народ значит иное, нежели другие народы. Придя сейчас в посольство Франции, я вам хотел показать отличие Франции от остальных союзников». Далее он сразу перешел к личным воспоминаниям, рассказав о своих злоключениях в годы войны, преследованиях и изгнании в Испанию, потом в США, об аресте канад скими властями в порту Галифакс при возвращении на родину¹.

Это было уже персональным обращением, своего рода сигналом, Признанием приоритета названного государства только для наркома, чему Нуланс значения не придал, а также несколько исказил видение собеседником крупных международных проблем с учетом позиции Парижа в «русском вопросе».