Русские летописи и летописцы X–XIII вв. - [10]

Знакомство с известиями Новгородской первой летописи о походах князей Олега и Игоря на Византию приводит к мысли, что для новгородского летописца эти сведения не представляли большого интереса. И вряд ли они буквально списаны с киевской летописи. В Киеве могли не знать точной хронологии походов, но то, что Олег княжил раньше Игоря и что именно он расправился над Аскольдом и Диром, здесь, конечно, знали. В равной мере это относится и к последовательности походов на греков.

Не случайно А. А. Шахматов в своей реконструкции Новгородского летописного свода 1050 г. исправляет Новгородскую первую летопись: сначала помещает рассказ о княжении в Киеве Олега и его походе на Царьград, а уже затем о княжении Игоря. Правда, неизвестно, на каком основании он полагает, что в Древнейшем киевском своде (1039 г.), которым пользовался новгородский летописец, известия о походе Игоря на греков вообще не было.[44]

Думается, при анализе ситуации с первыми походами русских князей на Царьград необходимо основываться не на реконструктивных авторских сводах, а на исторических летописях, в данном случае на НПЛ. За непоследовательностью и сбивчивостью ее рассказов о походах Игоря и Олега можно обнаружить характерную деталь: летописец знал больше, чем сказал.

Особенно это относится к походу Олега. Он изложен достаточно подробно, почти так же, как в «Повести временных лет», но без учета текста договора. В нем содержится фраза, которая явно извлечена из текста договора. «И заповѣда Олегъ дань дати на 100 корабль, по 12 гривьнѣ на человѣкъ, а въ кораблѣ по сороку мужь».[45] Разумеется, это извлечение мог сделать уже киевский летописец в конце X в., но, если это так, тогда приходится сомневаться в истинности утверждения А. А. Шахматова, Д. С. Лихачева и других исследователей, что русско-византийские договора стали известны летописцам только во времена Нестора.

Комментируя летописную статью 971 г., рассказывающую о походе на греков Святослава, Д. С. Лихачев высказал мысль, что первоначально в летописи содержалось лишь повествование о его военной кампании, а сообщение о заключении мира и текст договора были внесены в нее составителем «Повести временных лет».[46]

Безоговорочно принять этот вывод невозможно. Мешают этому два обстоятельства. Во-первых, вся статья 971 г. до слов «Равно и другаго свѣщания» производит впечатление тематически и стилистически единого повествования, а во-вторых, трудно предположить, чтобы летописец, почти современник Святослава, не знал (или утаил) факт заключения им мира с греками. Вряд ли продуктивно также считать, что договор Святослава с Цимисхием хранился в княжеском архиве вместе с рассказом о ходе переговоров. Отчего тогда не вместе и с повествованием о военном походе?

Думается, Новгородская первая летопись не может быть надежным источником для суждения о том, были или не были включены тексты русско-византийских договоров в летопись уже на этапе составления свода 996 г. Она не является его копией, в лучшем случае заимствованием из него некоторых сведений. Скорее всего, это оригинальное историческое произведение новгородских летописцев. А. А. Шахматов полагал, что реконструированный им свод 1050 г. является соединением местной летописи с текстом Древнейшего киевского свода. До времени Ярослава новгородский летописец якобы передал киевскую летопись полностью, лишь слегка дополнив ее новгородскими известиями, а затем он почти совсем забросил свой киевский источник.[47]

Кроме авторского ощущения, что, наверное, это произошло от того, что Новгородская летопись не содержала обильных данных для древнейшего времени, других аргументов у А. А. Шахматова не оказалось.

Его же утверждение, что составитель Новгородского свода 1050 г. «действовал не как компилятор, а как исследователь исторических данных и собиратель народных преданий», вообще лишает оснований вывод об адекватном отражении Древнейшего киевского свода в новгородском летописании.

Видимо, действительно причина «забывчивости» новгородских летописцев по отношению к некоторым важнейшим событиям ранней киевской истории кроется в их «творческом» восприятии фактов. В XII–XIII вв. они безусловно знали «Повесть временных лет», но тексты русско-византийских договоров в Новгородской первой летописи так и не появились.

После всего сказанного мысль о том, что эти договоры были отражены уже в Киевском своде 996 г., не кажется слишком еретической. Более подходящего времени для этого во всей древнерусской истории не найти. Русь только недавно стала христианской страной и вошла в византийское содружество народов. В связи с этим, несомненно, появилась необходимость осмыслить и как бы обобщить исторические события, приведшие молодое восточнославянское государство к такому впечатляющему финалу. Страной, от которой Русь получила новую веру, была Византия и, наверное, в конце X в. русское общественное мнение не имело более важной темы для обсуждения, чем русско-византийские отношения.

Летописный свод составлялся под присмотром Владимира Святославича, и, видимо, он предоставил в распоряжение летописца княжеский архив. Предположить, что это случилось именно теперь, когда летопись пишется чуть ли не на великокняжеском дворе, значительно больше оснований, чем утверждать, что тексты русско-византийских договоров были предоставлены в конце XI — нач. XII в. скромному монаху Печерского монастыря Нестору. Для этого в это время не было тех идеологических побудительных мотивов, какие имелись в конце X в.