Русские князья при дворе ханов Золотой Орды - [39]
Дальнейший этап включения Руси в систему монгольского владычества и государственности следует связать с 1245 годом. Тогда на Русь из Каракорума вернулся Константин Ярославич (сын владимирского князя), а в ставку Батыя отправилась представительная делегация, состоявшая из Ярослава Киевского и Владимирского, его братьев Святослава и Ивана, князей ростовского дома — Владимира Углицкого, Бориса Ростовского и Василия Ярославского. То есть практически все князья Северо-Восточной Руси отправились в степь. Кроме того, именно в 1245 году в Орду был вызван Даниил Романович Галицкий и, по всей вероятности, Михаил Всеволодович Черниговский.
Данные факты свидетельствуют о масштабности событий, и необходимо согласиться с мнением Д. Г. Хрусталёва, который отмечает, что «эта поездка не была рядовой. Завершался некий этап переговорного процесса, в который был включен весь административный аппарат как Владимиро-Суздальской Руси, так и Монгольской империи»[471].
Можно предполагать, что вызов всех князей в ставку Батыя был связан с каким-либо общерусским (или общеимперским) мероприятием. Показательно, что именно к этому времени автор «Повести об убиении Михаила Черниговского» и Плано Карпини относят перепись населения на Руси. Причем, если упоминание об этом событии у папского легата явно относится к южнорусским княжествам, то в «Повести…» указание на него носит общерусский характер («а мало от тех изоставахуся (бежавших от татарского вторжения. — Ю. С.), тех же… осадиша в градех, и исчетоша а в число, и начата на них дань имати татарове»)[472]. Традиционно вслед за Б. Д. Грековым и А. Н. Насоновым данная перепись связывается только с южнорусскими княжествами[473]. Но если принять, что перепись 1245 года была общерусской, то именно к 1245 году необходимо отнести установление основных атрибутов зависимости Руси от Орды — получение ярлыка на княжение у хана и регулирование налоговых выплат (дани, «выхода»).
При этом ордынские властители хотели видеть русскую знать в составе элиты своего государства. Об этом свидетельствует соответствие в русской письменной традиции титулов русской и ордынской аристократии[474], да и слова Плано Карпини, который утверждает, что во время приемов и заседаний в ханском шатре ему и великому князю Владимирскому Ярославу монголы «всегда давали высшее место»[475].
В то же время пребывание в Орде князей-лидеров — Ярослава Владимирского, Михаила Черниговского и Даниила Галицкого — завершилось по-разному. Если галицкому князю удалось избежать языческого обряда очищения огнем и получить ярлык на княжение, оформив тем самым вассальные отношения с Сараем, то Михаил Всеволодович был казнен[476]. За этой казнью последовало резкое включение распавшегося на уделы Черниговского княжества в сферу ордынской государственности.
Ярослав Всеволодович был отправлен Батыем в Каракорум, где участвовал в курултае, на котором кааном был провозглашен сын Угедея Гуюк. У последнего были устойчивые противоречия с Бату-ханом. Однако до открытой вражды дело пока не дошло. Именно с этим конфликтом в историографии связывают смерть Ярослава по пути из Монголии (умер, «ида от Кановичъ»). В частности, А. Н. Насонов предполагал, что его отравили именно как сторонника хана Батыя[477]. Об отравлении свидетельствует папский легат Плано Карпини, отмечая, что Ярослава отравила «ханьша», чтобы «свободнее и окончательнее завладеть его землею»[478].
Таким образом, князь, одним из первых оформивший вассальные отношения с Ордой и Монгольской империей, дважды ездил в ставку завоевателей, потратив на это около 25 процентов от времени княжения на владимирском столе (18 лет) и чуть более 3,5 процента от лет жизни. Во временном выражении это составило около двух лет. Он оказался первым русским князем, умершим по дороге из степи. Причем это единственный князь, свидетельства об отравлении которого по приказу монгольских правителей достаточно достоверны.
Как отметил В. В. Каргалов, «гибель великого князя Ярослава значительно усложнила обстановку в Северо-Восточной Руси»[479]. Первоначально владимирский стол занял следующий по старшинству Всеволодович — Святослав, «а сыновци свои посади по городом, якож бе имъ отець оурядилъ Ярославъ»[480]. Однако в 1247 году «поеха Андрей князь Ярославич в Татары к Батыеви и Александр князь поеха по брате же к Батыеви»[481]. Ордынский хан «почтивъ ею и посла я к Каневичем»[482]. Таким образом, Бату переложил груз ответственности за решение дальнейшей судьбы русских княжеств на общеимперское правительство.
В конце 1249 года (зимой 1249–1250 годов) князья-Ярославичи вернулись на Русь. Решение имперского правительства было следующим: «приказаша Александрови Кыевъ и всю Русьскую землю, а Андреи седе в Володимери на столе»[483]. В историографии сложилось мнение, которое емко и четко обозначил В. В. Каргалов: «Решение великого хана отдать владимирский стол Андрею Ярославичу в обход его старшего брата послужило в дальнейшем источником больших осложнений»[484]. Как отметил В. Л. Егоров, «возник конфликт о соподчиненности Киевского и Владимирского князей»
