Русские инородные сказки - 5 - [14]

За занавеской Настюхи тоже не было, — что-то, а играть в прятки ее Козявочка умела. Она закрыла окно; вообще-то, Козявке было запрещено открывать его без спросу, кое-кому сегодня влетит.

— А мооооожет быть, — сказала она тоном человека, которого посетила гениальная мысль, — мооожет быть, она сидит за ящиком с игрушками?!

За ящиком с игрушками сидел пропавший три дня назад плюшевый бегемот, а больше никого, но где-то неподалеку раздалось тоненькое-тоненькое хихиканье. Тут она вспомнила, что духовка духовкой, а надо еще позвонить Алене, чтобы они захватили с собой большую салатницу. С игрой пора было заканчивать. Она села на край кроватки.

— Нет, — сказала она печально, — я сдаюсь. Где же моя Козявочка?

«И в комнате до их прихода надо бы хорошенько убрать», — подумала она, рассматривая валяющийся на полу потоптанный альбом для рисования.

— Может быть, — сказала она, — моя Козявочка сбежала в Африку?

В комнате было тихо-тихо, ни шороха, ни единого звука.

— Может быть, — сказала она, — моя Козявочка уехала в кругосветное путешествие?

Тихо.

— Может быть, — сказала она, потихоньку теряя терпение, — мою Козявочку утащили к себе феи?

И тут она увидела на полу, под самым подоконником, крошечный, размером с мизинец, остроносый кожаный башмачок и закричала так, что Настюха с грохотом вывалилась из шкафа и тоже уставилась на этот кукольный башмачок в глубоком недоумении… потом на маму, потом на кое-как раздетую с вечера куклу Сесилию, потом опять на маму.

Еще нет

Провожающих уже попросили выйти из вагонов, она меленько обцеловала его — глаза, щеки, подбородок, а потом неожиданно ткнулась губами ему в ладонь, и он сухо бормотал: «Ну что ты, ну что ты, я через неделю же вернусь», обнял ее, зацепившись за волосы пуговицей на рукаве пальто. Она быстро пошла к двери, он не стал смотреть в окно, сглотнул ком и вошел в купе, и прямо следом за ним вошел сосед, невыразительный человек в точно таком же пальто, как у него.

Они поздоровались, сосед сразу сел на свою полку и принялся шуршать любезно разложенными по столу дорожными журналами, а он решил приготовиться ко сну и принялся рыться в сумке. В плоский внутренний карман можно было не заглядывать: там лежал пакет с выписками, рентгенами, томограммами, всем-всем. Он расстегнул маленькое боковое отделение и достал теплые носки. Глупо было тащить с собой два спортивных костюма, но он тащил, потому что чувствовал, что не может провести ночь в поезде в том, новом, сине-черном костюме, в котором он еще и належится, и находится, и належится… Он вытащил другой костюм — старый, домашний, коричневый — и обернулся на соседа: ловко ли переодеваться при нем?

Сосед как раз стоял спиной — склонился над собственной сумкой, порылся в ней и плюхнул на столик старый коричневый спортивный костюм. За этим костюмом последовал другой, сине-черный, с еще не срезанным ценником, и теплые серые носки. Стыдливые комочки синих трусов были на минуту рассыпаны по полке и тут же спрятаны обратно (он подавил желание оттянуть пояс собственных брюк и посмотреть вниз: он и так отлично помнил, что там надето). Остальное заслоняла спина соседа. Он вытянул шею как мог, увидел аккуратно сложенное зеленое полотенце, торчащее из бокового кармана сумки, и свежекупленный том «Марсианских хроник» в бумажной обложке (пока они пытались говорить о чем-нибудь веселом на перроне, Наташа колупала ценник — и отколупала, и теперь липкий прямоугольник на обложке обязательно превратится в отвратительное грязное пятно).

Тогда он вышел из купе в коридор и, дрожа в такт тронувшемуся с места поезду, тщательно ощупал себя — руки, лицо, грудь. Но нет, он был еще жив.

Почти

Свет становился ярче, она совсем не чувствовала боли, а только смешливое и опасливое возбуждение, как в детстве, когда несешься с горки и все вокруг так нереально, и стремительно, и гладко. Двери распахивались перед ее каталкой; те, кто толкал каталку вперед, торопливо перекидывались полупонятными фразами, одновременно тревожными и магическими. Бегущий справа от каталки держал в руках планшет; белая маска, закрывающая нижнюю половину его лица, втягивалась и выпячивалась от его дыхания. Она успела назвать ему свой возраст, адрес, семейное положение; он не глядя делал на планшете какие-то пометки.

— Мистер Лентер, заинтересованы ли вы в реинкарнации, и если да, то есть ли у вас какие-то предпочтения? — прокричал держатель планшета, ловко уворачиваясь от другой каталки, несущейся им навстречу.

— Я что, могу стать кем угодно? — изумленно спросила она, прикрывая глаза ладонью и пытаясь разглядеть его в нарастающем белом свечении. Каталка влетела в очередную дверь.

— Мистер Лентер, — сказал держатель планшета с некоторым раздражением, — такова стандартная процедура: сначала мы спрашиваем про предпочтения, потом специальная комиссия принимает решение. Пожалуйста, сосредоточьтесь.

Ася Датнова Физика? Лирика!

Профессор сидел за столом, задумавшись и подперев подбородок рукой. За окном рассеянно падал снег. По крыше соседнего дома деловито ходила угольная ворона. Профессор и сам был похож на большую ворону странной расцветки: сутулый брюнет с выдающимся носом, остроглазый, смуглый, в сиреневом пиджаке с накладными плечами, в ярко-желтых ботинках. Ирония искажала лицо профессора, губы кривились. Профессор выглядел как человек, знающий все обо всем на свете и потому не ждущий от жизни ничего хорошего.