Русские идут! - [64]

Судя по его лицу, ему стало понятно, что Сибирь обеспечена, если ошибется хоть в слове или жесте. Уменьшившись до зайчика, метнулся назад, срочно звонил, верещал тонко и жалобно, буквально через минуту выскочил с извинениями, что дежурный офицер оказался не здесь, но сейчас придет, проводит, вот сейчас уже идет, идет...

Я молча позволил себя проводить новому дежурному через ухоженный двор к массивному зданию. Несмотря на все лепные украшения и кокетливый цвет, яснее ясного признавалось, что на самом деле оно и есть крепость с подземными казематами, складами оружия, запасами еды на сто лет в случае атомной войны...

Офицер, похоже, прапорщик или что-то вроде того, о прапорщиках я знал только по анекдотам, потому шел в надменном молчании. Есть люди, которые вежливость принимают за слабость, тут же садятся на голову, а согнать их труднее, чем не пускать сразу.

В дверях снова часовые, проверка документов, звонки, сличение подписи, снова звонки, я буквально видел, как бегут по проводам панические вопли, а навстречу такое же беспомощное: не знаем, решайте на месте, постарайтесь как-то вывернуться, отфутболить, затянуть...

Последним меня принял высокий подтянутый военный, перед ним почтительно тянулись, бросали руки к виску, притопывали, делали кру-у-у-гом и снова возвращались переспросить или уточнить.

У него было надменное лицо и погоны со звездами, значения которых я не понимаю. Серые глаза смотрели на меня с явным недоброжелательством:

– И вы полагаете, что это дает вам право рыться в наших архивах?

Он смотрел утомленно и брезгливо, как скучающий князь перед назойливым подростком из простолюдинов. Я скромно улыбнулся:

– Не я. Президент.

Он помрачнел:

– Наш уважаемый президент... боевой генерал, чью деятельность я безусловно уважаю. Но он не работал в наших органах, не знает специфику...

– Понятно, – прервал я невежливо, даже с удовольствием, ибо в его подчинении не работал, а с бумагой от президента можно наплевать на энкэвэдешника. – Не надо продолжать. Так и скажите, что отказываете. Я передам лично президенту. Слово в слово.

Я протянул руку за моей бумагой. Он сделал движение отдать, но в последний миг заколебался, больно уж я дерзок, независим, не прошу допустить, не умоляю. Но на самом деле, когда я уже поднимался по ступенькам, мелькнула мысль, что ерундой занимаюсь, зачем это нужно великому мыслителю, это дуракам всегда нужна дополнительная информация, а умному достаточно для мудрых выводов... Словом, уже хотел взять бумагу обратно совершенно искренне... а то и оставить, самому уйти к своей работе, Хрюке, компьютерным играм...

– У нас здесь высшая форма секретности, – сказал он. В глазах его я видел бессильную ненависть, почти хотел, чтобы распрямил спину и послал с моим президентом туда, где нам место, но майор, или кто он там, явно вспомнил о своей жалкой зарплате, потерянных вкладах, голодных детях, трудностях с поисками новой работы... И сказал совсем жалким голосом. – Если вы обязуетесь ничего не снимать, и не выносить...

– Да-да, – прервал я, не желая видеть унижение человека, который должен быть гордым и независимым. – И страницы вырывать не буду. Мне достаточно лишь взглянуть. Мне даже записи вести не придется.

– Тогда пройдемте, – сказал он совсем угасшим голосом.

Похоже, он понял причину моей торопливости, ему стало еще хуже, как и мне от того, что он понял.

Глава 24

Мы опускались на лифте, а на третьем или четвертом этаже, считая от поверхности, нас встретил человек, которого мой провожатый назвал полковником. Представил, показал бумагу. Оба долго изучали, я ловил на себе их скользящие взгляды, но притворился, будто не понимаю, что тянут время, изучая меня, а не пропуск, в подлинности которого их уже заверили по телефону.

– И что же вас интересует? – спросил наконец полковник. – Меня зовут Иван Степанович, я отвечаю за архивы этого уровня.

– Иван Степанович, – ответил я искренне, – пока что не знаю, что меня интересует... конкретно. Я хочу взглянуть на общую опись, а там сориентируюсь.

Они тревожно переглянулись. Такой клиент попался явно впервые, и первой мыслью, что высветилась у них на узких лбах с медным отливом, было: опять проверка?:

– Прошу за мной, – сказал полковник осевшим голосом.

Провожатый отступил в кабину лифта, а я побрел за полковником по длинному коридору, а затем между высокими стеллажами. Отличие этих стеллажей было в том, что с их полок обычно смотрят пухлые папки, а сейчас мой взгляд отскакивал, как мячик, от металлической стены, разделенной на квадраты. На каждом квадрате длинный номер, разделенный черточками, только по описи можно понять, что за грязные или страшные тайны хранятся за толстым листом из нержавеющей стали.

Кабинет полковника оказался чуть ли в конце страшноватого забора. За этого время он сумел одеть маску радушного хозяина, радушно улыбался, даже глаза улыбаются, я мог бы в самом деле поверить, что он рад, будь я лет на двадцать моложе... или глуп, как русский интеллигент.

– Вот здесь опись... так сказать, описей. Если вас запустить в главное хранилище, то вам понадобится лет восемьсот, чтобы разобраться хотя бы с передними полками. А их там еще на пару тысяч лет... Садитесь вот за этот стол... Вот эту папочку, пожалуйста. В ней почти пудик весу, но это только генеральная опись...