Русские идут! - [60]

Соберемся, опять будем говорить о НАТО... И я буду говорить. Хотя я-то понимаю, что дело не в НАТО, что продвижение этого военного блока к нашим границам – это не угроза нападения, а куда страшнее и хуже... Это результат уже одержанной победы!

И Краснохарев, и его блестящий ученик, что держится так скромно, Усачев, и Коган, Коломиец, Яузов... никто из них не понимает, что на смену атомным бомбам, водородным и даже нейтронным – пришло более совершенное оружие! Нет, не химическое или биологическое, это такой же примитив, рудимент мышления каменного века. Не лазерное, не электронно-компьютерное, интернетовское... Хотя уже теплее, но не потому, что по Интернету можно залезать в пентагоны и воровать атомные секреты. Или испортить базы данных.

На смену незаметно для простого народа, а многие политики не умнее своих сапог, пришли бомбы философские! Бомбы с зарядами вседозволенности, разврата, сексуальной свободы, признания сексменьшинств, признания прав дебилов и круглых идиотов на представление их интересов в парламентах, на свою долю в руководстве...

Как могла выстоять в борьбе Америка, где за все века истории не было ни одного философа, ни одного ученого, ни единого крупного деятеля? Даже в таком простом деле, как военное, там не было ни умов, ни героев, что бросались бы под танки или на амбразуры дзотов.

А этим как раз и победила. Чтобы победить другие народы и культуры, ей надо было всего лишь провозгласить девизом: все дозволено! Разврат, трусость, предательство, хапанье... все пороки легализируются, уже нет разврата, предательство оправдано, как и трусость... Все правильно: другие народы рано или поздно, глядя на такой разнузданный шабаш, устанут от карабканья к совершенству... Неважно какому: к коммунизму или построению царства Аллаха на земле. Вернее, устанет средний человечек, а его, как известно, большинство. И, как большинство, проголосует за более простую жизнь. Никакого космоса, никакой звездной астрономии. Мой сад, моя корова, персональный компьютер с играми, возможность ходить к жене соседа... и чтобы это не было с риском для жизни. Чтоб это было естественно. И без усилий. Женщинам тоже воля, чтобы не приходилось часами уговаривать расстегнуть еще одну пуговицу, а чтоб это стало просто, как выпить стакан воды. Нет, лучше Пепси.

Меня качнуло к дверце, мимо медленно поплыла красная кирпичная кладка. Мелькнула зеленая форма. Вежливый, но строгий голос попросил предъявить документы. В машине потемнело, кремлевские часовые заслонили окна со всех сторон.

– Хоть здесь тихо, – сказал Володя с облегчением.

– Только бы не как в могиле.

Он погнал машину через мощеный плитами двор, шины весело шуршали по граниту. Из подъезда дворца навстречу слаженно двинулись парни Чеканова, охрана президента, но когда я выбрался из машины, первым ко мне подскочил бойкий массмедик, длинноволосый, в темных очках, в стеклах которых отражалось солнце.

Он сунул мне под нос микрофон, на ручке крупная надпись, явно их канала, другой рукой зачем-то шуровал в кармане.

– Что вы скажете о новых указах президента?

– Каких? – поинтересовался я.

Он несколько смешался, что удивило, обычно этих ребят ничем не проймешь, наглость – первое качество профессии, впрочем, каждый тут же начинает делиться своими ценными мыслями, раздуваться на экран, а когда массмедик пытается закончить интервью, еще и вопит, что не все сказал.

– Последних... Где он пытается ударить по национальным святыням!

– Разве? – удивился я. – Как это?

Похоже, он уже начал терять интерес к человеку, который вроде бы и вхож в коридоры власти, но, может быть, даже не видел президента, а только вытирает пыль в его отсутствие.

– Ну, он решил сделать то, что не смогла Советская власть, – сказал он. – Разрушить святую православную церковь...

– Странно, – сказал я удивленно.

– А что вы скажете... – повторил он снова уже растерянно, ибо любой человечек, будь это порнопевица, депутат или премьер охотно лезли под объектив, рассказывали подробности о делах, о которых даже не слышали, только бы почаще мелькать на экранах... – Скажите нам...

Я стал подниматься по ступенькам. Массмедик попытался пройти следом, чекановцы остановили. Он завопил радостно, что ущемляют прессу. Со всех сторон засверкали вспышки фотокамер. Я надменно сказал наблюдавшему за нами Володе:

– Объясни этим странным людям, что я застал еще те времена, когда мужчинам неприлично было дарить цветы, а женщинам – вино. Тогда никто не подавал руку не общался с теми, кто в начале разговора не снимет темные очки, а руку не вытащит из кармана...

Массмедик задергался, то ли почти выигрывал в карманный бильярд, то ли наконец ухватил зловредную блоху. На лице отразилось страдание, а тут еще очки снимать, которые все же придают глупому лицу загадочное выражение, другая рука занята микрофоном, а я усмехнулся и прошел в услужливо распахнутую дверь.

Один из охранников на правах знакомого, видит меня уже вторую неделю, спросил недоверчиво:

– А что, были такие времена?

– Трудно поверить? – спросил я в свою очередь. – Увы, самому уже не верится.

Передо мной открывали двери, всякий раз задерживая ненадолго, словно просвечивали в поисках оружия, пропускали до следующей двери и снова останавливали. Я почти не замечал этой рутины, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, а это все-таки монастырь чужой, мысли больше занимал странный парадокс, что когда СССР бряцал оружием, весь советский народ, за редчайшим исключением, был за США. Если бы в самом деле война, наша армия сдалась бы американцам, только бы не воевать с теми, кто, по нашему мнению, стоял на страже свободы, справедливости.