Русские флотоводцы. Исторические портреты - [130]

Пошёл третий месяц плавания, экипажи не роптали на постоянные невзгоды, а, наоборот, с ещё большим самоотвержением боролись с океанской стихией.

В середине мая на подходе к Тасмании шторм усилился, горизонт был закрыт пеленой дождя и тумана. К вечеру следующего дня шторм несколько стих, и корабли перешли на рейд порта Дервент. Наконец-то команды после трёхмесячного перерыва вдоволь пили свежую береговую воду. Помимо обычного ремонта и пополнения запасов свежей воды и продовольствия, решили заготовить дрова и уголь. Через две недели на берег съехала команда матросов с мичманами Домашенко и Путятиным, и они направились вверх по реке.

Здесь впервые Нахимов находился в гуще необычных событий, бунта матросов по причине издевательства над ними Кадьяна. Однако Лазарев умело утихомирил команду, не придав делу законного хода.

Зачинщиков судили, но больше для проформы — всех разжаловали в низший разряд. Долго беседовал Лазарев с глазу на глаз с Кадьяном. В кают-компанию тот пришёл злой, не поднимая глаз на офицеров, поужинал и молча вышел.

Наутро «Крейсер» и «Ладога» снялись с якорей и направились к острову Таити.

В тропики «Крейсер» вступил под полными парусами. Теперь его не обременяла тихоходная «Ладога». Постоянные шквалы с дождём и градом разлучили шлюп и фрегат, и они продолжали плавание самостоятельно к месту встречи — острову Таити.

После вахты Нахимов, промокший до нитки, спустился в каюту. Переодевшись, он заглянул к Завалишину. Тот сидел на койке с раскрытой книгой, задумчиво смотря в оконце, сплошь покрытое сеткой дождя. У него частенько собирались офицеры — поделиться новостями по вахте, поразмышлять, посоветоваться.

— О чём грустишь, Дмитрий? — Нахимов опустился в кресло.

Завалишин отложил книгу:

— Который раз размышляю о неприятном случае в Дервенте…

— Бунтовщиков может оправдать лишь необузданный нрав Кадьяна и его нечистоплотность. А впрочем, — Нахимов устало прикрыл глаза, — корабль подобен сложному механизму, вроде хронометра. Каждый винтик-гвоздик должен быть при месте и строго свой манёвр исполнять. Иначе погибель. Посему, — Нахимов насмешливо прищурился, — почитаю все средства употребимы для пользы службы. О том же и Михаил Петрович повседневно толкует.

— Не мыслишь ли ты, что Лазарев во всём прав безоговорочно? Линьками возможно не столь истерзать тело, сколь возмутить дух человека, — ответил Завалишин.

— Для искусного исполнения манёвра матросу надобно поначалу сноровисто с парусами управляться. Михаил Петрович прав, что леность и нерадивость одного матроса могут служить причиной погибели сотен людей. Суть, чтобы наказание было справедливо и в меру проступка, — возразил Нахимов.

— Надобно всё толково пояснить матросу… — Завалишин не успел закончить, как от сильного толчка слетел на пол, а Нахимов еле удержался в кресле.

Через мгновение оба офицера выскочили на верхнюю палубу. Фрегат на большой скорости под всеми парусами остановился словно вкопанный.

В считанные мгновения вся команда разбежалась по местам.

— Бросай лот! Слева магерман и грота-булинь отдай! Рей раз-брасопить! — чётко командовал Анненков, поглядывая на стоящего в одной рубашке командира. Фрегат слегка увалился.

— Боцман, смерить воду в льяле! Осмотреть форпик и форштевень! — скомандовал Лазарев.

— Лот проносит справа!

— Лот проносит слева! — кричал лотовый с бака.

— Приводитесь к ветру, ложитесь на заданный румб. — Командир внимательно осматривал в подзорную трубу горизонт. Невольно вспомнились острова Суворова, открытые десять лет тому назад в этих же акваториях, ближе к экватору на несколько градусов. Там они располагались на выступающих из воды коралловых рифах, их окружали большие лагуны, часто скрытые под водой…

— Воды в льяле не прибывает, ваше высокоблагородие! — радостно доложил боцман.

Неделю спустя «Крейсер» встал на якорь в огромной лагуне Матавайского рейда, самой удобной гавани Таити. Дружелюбно и приветливо встретили таитяне русских моряков. Молодой правитель острова, сын Помаре, хорошо помнил Лазарева и других офицеров, посетивших Таити три года назад, при плавании к Южному полюсу.

— И заметьте, господа, — делился за чаем в кают-компании Завалишин, — при полном доверии нашем к туземцам и отсутствии предосторожностей нет ни одного случая на кражу, хотя бездна мелких вещей вокруг на палубе. — Он оглядел всех за столом. — Иноземные же мореплаватели о другом толкуют, будто воровством они промышляют…

Помощь радужных островитян сократила стоянку, а когда пришло время расставаться, многие из них не хотели покидать палубы кораблей. За дружескую помощь таитянам преподнесли разные поделки.

Наблюдательный Андрей Лазарев начал вести заметки о плавании ещё в Кронштадте. С оттенком сентиментальности описывает сцену прощания:

«Вместо радости, которую мы привыкли видеть на их лицах, слёзы горести лились из глаз; они ничего не хотели принимать от нас, и я думал, что они мною недовольны, — записал он, — почему приказал щедро увеличить подарки, но увидели противное: плач их происходил не от алчности к сокровищам, а от сожаления, что расстаются с товарищами, но их убедительно просили взять их с собой в Россию».