Русские беседы: лица и ситуации - [68]
И мы, изучая русскую историю, оставляем почти без всякого внимания этот областной элемент, сколько загадочный, столько же, быть может, зиждительный, плодотворный элемент нашей будущей цивилизации!..»[367].
То, что было недостатком Щапова как профессионального историка, то же самое было если не источником, то существенным подкреплением его общественной известности – склонность вносить публицистическое в само содержание, в исходную идею своих исторических трудов. Так, например, он готов увидеть в Московском царстве Михаила Федоровича «федерацию», начиная свой труд «Земство и раскол» следующим образом:
«Земская рознь великорусских областных общин, в смутное время, по согласию всех местных земских советов, кончилась общим решением их – быть в любви, в совете и в соединении; кончилась, следовательно, земско-областной федерацией. Результатом федерации областей и взаимного согласия всех областных земских советов был собор всей земли, сход всех городов под Москву. Венцом, результатом общего согласия всех областных земских советов, схода всех городов, сбора всей земли под Москву, был совет всей земли, земский собор 1613 года. На этом соборе избран был царь всею землею, по записи, какова уложена была по совету всей земли»[368].
Собор 1648 г. и утверждение «Соборного уложения» у Щапова по ситуации оказывается то примером удаления от истинных начал земской жизни, власти московской приказной бюрократии, не дающей обсудить текст «Уложения» и понуждающей прямо подписываться под ним, «без рассуждений», то как пример желаемого участия земли в законодательстве. «Федерацию» Щапов готов увидеть в раскольничьих согласиях[369], в учениях раскольников – утверждение естественного равенства людей, равенства прав[370], в семейной жизни раскольников – женскую эмансипацию и организацию брака «на взаимном согласии, любви, да много-что на благословении родителей»[371].
Русская земская, областная жизнь – идущая от села и волости и поднимающаяся до Земского собора, процветающая до самого царя Алексея Михайловича, когда «вследствие разъединения, разделения государева и земского дела, вследствие нестройности, неладности земского устроенья, – в земстве произошел разлад и раскол»[372] – это не столько о прошлом, сколько о будущем, желаемом устроении.
Как уже говорилось, речь на панихиде по крестьянам села Бездна привела Щапова в Петербург. Сидя в III Отделении он писал Александру II – рассказывая затем об этой записке своим «землячкам-сибирячкам»:
«16 мая подал государю длинную записку (на 7 листах убористого письма), в которой подробно изложил главные убеждения, думы, соображения, желания и… политические выводы относительно благоустройства провинциального быта русского народа и инородцев. Главные идеи записки: федеральная конституция, право областной, местной самобытности и инициативы и т. д. Вам, как землячкам-сибирячкам, скажу… что, говоря об областных народно-просвети тельских учреждениях, я замолвил в записке слово и о крайней необходимости университета в Иркутске»[373].
Время было странное, в верхах сами гадали о ближайшем будущем, возможно было многое – и подобное письмо не только не отягчило участь Щапова, но и не помешало его назначению на службу в Министерство внутренних дел, для продолжения его изысканий по истории раскола. Впрочем, с той службой он не сладил – поссорившись с чиновниками, вскоре вовсе перестал ездить в архив, получая лишь жалованье, в котором, наконец, ему было отказано летом 1862 г. Работать приходилось в разнообразных журналах и газетах, писать за полистную плату – и Щапов, вначале пребывавший в Петербурге в весьма бодром состоянии духа, уже несколько месяцев спустя тяготился новым положением: вместо властителя умов оказаться рядовым сотрудником, перебиваться случайными заработками. В. О. Ключевский, в то время студент первого курса Московского университета, извещал своего казанского приятеля П. П. Гвоздева о Щапове:
«Несчастная голова! Он давно уже в венерической (заметь про себя) и, однако ж, пьянствует ужасно»[374].
Потеряв место в МВД, Щапов лишается законного основания для пребывания в столице – и начинается дело об его высылке, однако, с условием, что жить он будет в больнице (одно время палату он делил с Помяловским, доставленным с белой горячкой), ему удастся остаться в Петербурге еще на один год. В 1862 г. он знакомится с Ольгой Ивановной Жемчужниковой, вскоре они сходятся – и вплоть до своей смерти она возьмет на себя многие заботы о муже.
