Русские беседы: лица и ситуации - [47]

Беседовала Ирина Чечель.

5. Юрий Федорович Самарин и его переписка с баронессой Эдитой Федоровной Раден

Юрий Федорович Самарин (21 апр. (3 мая) 1819– 19 (31) марта 1876) – одна из симпатичных личностей русского XIX в. Его достоинства признавались даже отъявленными противниками и, что куда показательнее, достоинства не только интеллектуальные, но и моральные – то, что нам труднее всего признать за нашим оппонентом. Ведь, признавая его интеллектуальное и ораторское могущество, мы тем самым оправдываем свое поражение в полемике или, во всяком случае, готовим себе «честный исход», тогда как признание моральных качеств – признание человеческой доброкачественности – лишает нас права на аргументы ad hominem, не дает возможности заподозрить оппонента в недобросовестности; совершая данное признание, мы тем самым обрекаем себя на необходимость говорить лишь по существу дела, не отвлекаясь и не прибегая к посторонним соображениям – и лишь явная и беспрекословная добродетель оппонента вынуждает совершить подобное отречение.

Самарина ценили и те, кто расходился с ним почти во всем; воздавать должное, пусть на словах, его достоинствам был вынужден, например, гр. П. А. Валуев[200], который начал свою характеристику Самарина с хвалы, «преднамеренно натянутой до карикатурности»[201], а К. Д. Кавелин, многолетний знакомый и собеседник, выразил общее мнение в некрологе, отмечая:

«…ни огромные знания, ни замечательный ум, ни заслуги, ни великий писательский талант не выдвинули бы так вперед замечательную личность Самарина, если б к ним не присоединились два других несравненных и у нас, к сожалению, очень редких качества: непреклонное убеждение и цельный нравственный характер, не допускавший никаких сделок с совестью, чего бы это ни стоило и чем бы это ни грозило. Что Самарин считал за справедливое и истинное, перед тем он никогда не отступал, принося своему убеждению всякие жертвы. Зная его взгляды, его образ мыслей, можно было без ошибки сказать вперед, как он поступит в том или другом случае, потому что дело у него не расходилось с мыслью, от последней он не отвиливал по разным посторонним соображениям. Такой характер не мог не внушать полного доверия. Ю. Ф. Самарин был нравственная личность, в полном и лучшем смысле слова.

С ним можно было не соглашаться, его взглядам можно было не сочувствовать, с известных точек зрения их можно было не любить, но не питать к нему уважения не было возможности, и в этом его друзья и враги подавали друг другу руку»[202].

Современники часто сетовали на то, что огромные силы и дарования Самарина уходили в несообразную масштабу его дарования работу – в мелочи городского управления, в изучение подоходного налогообложения в германских землях, в обучение грамоте крестьянских детей и т. п.[203] Сам он относился к этому совершенно иначе, отвечая, например, на подобный упрек со стороны И. С. Аксакова, одного из ближайших к нему людей: «Странно мне, что ты, в один голос с другими, повторяешь мне всякий вздор вроде того, что уж теперь довольно, дело сделано, что это все пустяки и мелочь, что другие не хуже меня доделают что нужно, что я могу делать другое, лучшее и т. д. Убедись ты в одном: дело только тогда идет хорошо, когда тот, кто к нему приставлен, по своей подготовке и по своим способностям стоит несколько выше своего призвания. Только при этом условии можно вести дело к лучшему и поднимать всю свою обстановку»[204]. Он не принижал своих способностей, трезво видел масштаб своих дарований и вместе с тем полагал именно эту, повседневную свою деятельность – долгом и призванием, в твердом исполнении возложенных на себя обязанностей, не смущаясь ни скукой, ни потребностью делать мелкую, изматывающую работу, ни малостью достигнутых результатов.

К. Н. Леонтьев, восхищаясь твердостью, ясностью и основательностью одного из своих знакомых, интересовался от несходства черт с «“русскими” характерами»: «Не была ли Ваша матушка немка?»[205] – высоко ставя «православных немцев» за те черты, которые они привносили в бытовой строй православия[206]. Сомнительно, насколько именно с этой стороны его привлек бы Самарин – однако «немецкий» строй его характера вызывал всеобщее внимание и невольное почтение, выступая «светской аскезой» (и, отметим попутно, оглядывая совокупность сделанного им, приходится признать – вопреки многочисленным суждениям современников – что осуществлено им было по крайней мере не меньше, чем теми, кто отбрасывал подобный мелкий труд ради высоких задач)[207].

Как отмечал первый биограф Самарина, барон Б. Э. Нольде, «как бы вопреки всей жизненной своей дороге Самарин родился в Петербурге, в специфически петербургской среде двора и чиновничьей знати. Мать его, Софья Юрьевна, была дочерью Ю. А. Нелединского-Мелецкого, поэта, сенатора и почетного опекуна, одного из самых близких людей вдовствующей императрицы Марии Федоровны, неотлучного ее сотрудника и неизменного участника всего ее Петербургского и Павловского обихода. Софья Юрьевна, девушкой, была любимой фрейлиной Марии Федоровны. Отец Ю. Ф., Федор Васильевич, исправлял должность шталмейстера императрицы. Рождение первого сына в семье, вдвойне близкой старой государыне, было событием при ее дворе. Вместе с имп<ератором> Александром Павловичем она была записана восприемницей от купели маленького Юши и до самой своей смерти не переставала интересоваться детьми Софии Юрьевны и внуками Юрия Александровича»