Русская Венера - [84]
В зимние каникулы она часто ходила на Соборную горку, и возвращалась опушенная инеем, в ярком, счастливом румянце, — встречные замедляли шаги и улыбались: все же не убывает радости, свежих, веселых скрипов, волнующе заиндевевших ресниц в нашей долгой, милой русской зиме.
ВОРОБЬИНАЯ ГРУДЬ
У сельмага, напротив бревенчатого аэровокзала, толклись пассажиры, прилетевшие часа полтора назад. Автобуса или попутки и в помине не было — все уже устали злиться, пялиться на сельмаговские товары и, отделившись друг от друга, теперь прохаживались, скучно, без охоты покуривали. Но закапал редкий, тяжелый дождь и собрал их на крыльцо, под желтой, прозрачной крышей из пластикового шифера, вроде как на пригорке, под неярким, притуманенным солнцем. Не спрятался лишь тощенький, остроносенький молодой человек в красном плаще. Он словно не заметил дождя, ходил и ходил по лужайке перед крыльцом, то прижимая руки к груди, то широко разводя их, и часто потряхивал головой, подбирал обильные, рассыпчатые, золотисто-пепельные волосы.
Когда, переждав дождь, пассажиры, кособочась влево-право от баулов, чемоданов, авосек, гуськом потянулись к дороге, молодой человек сел на завалинку магазина, сонно закинув худое, маленькое лицо. Золотистая грива не мешала теперь рассмотреть желтоватые веки, бледную прозрачность щек, некую малокровную детскость, мальчишечью, чуть ли не обморочную усталость.
Наконец со стороны деревни загудела машина, он вскочил, длиннопалой ладонью пригладил волосы и, подхватив рюкзак, пошел к выкатившей из-за угла молоковозке.
Через некоторое время в толчее управленческого барака, не разгороженного еще на комнаты, отделы, службы, молодой человек разглядел бровастого, одутловатого, темнощекого мужчину, должно быть, начальника. Он сидел в углу, за отдельным столом — топчаном, откинувшись спиной на свежебеленую стену, — тихонько сеялась на пол голубоватая известковая пыль.
— Если хочешь, садись, — мужчина кивнул на подоконник и прижался к стене еще и затылком — то ли отдыхал, набегавшись, то ли размышлял.
Молодой человек не сел, а, уперевшись костяшками пальцев в стол и принагнувшись, спросил:
— Вам что? Машину было трудно прислать? Разве можно так плевать на людей?
— Какую машину? — Мужчина приоткрыл крыжовниковый, коричневый с зеленцой глаз.
— Автобус, естественно. Мы ждали больше двух часов! Можете представить, что мы о вас думали? Это же издевательство!
— А тебе, в сущности, что надо?
— Работу.
— Ну, а какую работу просишь?
— Кое-что я умею, — молодой человек достал толстенький целлофановый пакетик, пришлепнул его на середину стола.
Мужчина отвалился от стены, опустил голову на кулак — толстая щека выперла черно-бурым ежом, — свободной рукой вытряхнул из пакетика с полдюжины квалификационных удостоверений.
— Вот это набор! Это профиль! — восторженный голос не соответствовал его ленивой, расслабленной позе, однако он не менял ее, сидел, подпершись, и одной рукой перекладывал удостоверения. — И крановщик, и слесарь, и сварщик — дай я тебя обниму. Только чуть позже. Да-а. Дядю просить не надо.
— Какого дядю?
— Того самого. Которого мы всегда просим за нас поработать. Значит, профиль у тебя широкий, справедливость любишь… Как считаешь, сработаемся?
— А почему вы мне «тыкаете»?
— Так, так. Владимир Тимофеевич Кучумов. Спокойно, товарищ Кучумов, майна помалу. Откуда ты прибыл-то?
— Я все-таки попрошу…
— Стоп-стоп! — мужчина ожил, повеселел. — Тебя, товарищ Кучумов, буду звать на «вы». В виде исключения и на всякий случай. Как же так, товарищ Кучумов? Не успели появиться, а уже правду ищете, права качаете. Нарушаете последовательность. Сначала работают, Владимир Тимофеевич, а уж потом обличают.
— Нет. Правда есть правда и не зависит от трудового стажа. — Володя горделиво выпрямился и опять костяшками в стол уперся.
— Сильно заблуждаетесь, Владимир Тимофеевич. Правду-то собственным плечом подпирать надо. Подкреплять, поддерживать.
Володя с замедленностью, подобающей человеку с чувством собственного достоинства, пригладил рассыпавшиеся волосы.
— Неужели никому не нужны правдолюбцы в чистом виде? Да будь моя воля, я бы везде ввел должность правдолюбца. Чтобы ходил он по стройке и всем, всегда говорил правду.
— Наверняка здесь такой должности нет. И не рассчитывайте, Владимир Тимофеевич. Впрочем, поспрашивайте, авось подберут что-нибудь подходящее.
— Вот вы и подберите. Как вас звать, товарищ?
— Я, Владимир Тимофеевич, тоже нанимаюсь на работу. Вот сижу, начальство жду. Но это не помешало мне получить огромное удовольствие от нашей беседы.
— Это невозможное хамство, — почти простонал Володя. — Как вам не стыдно! — сгреб со стола свои квалификационные удостоверения. — Вы просто наглый, вы, вы…
— Не будем развивать тему, товарищ Кучумов, — мужчина снова привалился к стене и закрыл глаза.
К вечеру Володю оформили учетчиком в карьер — видимо, его щуплость, вся его явная физическая неосновательность произвели на начальника отдела кадров большее впечатление, чем толстая пачка удостоверений.
У въезда в карьер стояла избушка со шлагбаумом — место работы Володи. Он покрутил ворот, поднял, опустил шлагбаум, усмехнулся, вспомнив: «Или в лоб шлагбаум влепит непроворный инвалид» — и подумал, что на следующую смену надо захватить книжку.
