Русская, советская, российская психология [Конспективное рассмотрение] - [19]
Следует заметить, что отечественная гуманитарная психология оформляется (что было некогда и с гуманистической психологией на Западе) как секулярная и, если речь заходит о духовном, то оно, в основном, понимается как проект, проекция, из-себя-построение, лишенное самостоятельного онтологического статуса. Причем в этом усматривается нередко принципиальный момент. «Мы удержались, — пишет, например, Л. И. Воробьева в одной из первых статей, посвященных гуманитарной психологии и психотерапии, — от прямых онтологизаций духовной составляющей человека через представления религии… Мы удержались на уровне определения души как способности чувствовать неустранимые противоречия, обозначили символ, миф, архетип как способ удержания и трансформации такого рода противоречий, в которых одновременно аккумулирован опыт, накопленный человечеством для их преодоления. Разумеется, это не избавляет нас от столкновения с онтологической проблематикой, но позволяет подойти к ней разумно, не теряя, а расширяя возможности выбора и конструирования».[30] Если говорить в этом плане о практической стороне (гуманитарной психотерапии), то она должна вести человека ко все более широкому и равноприемлемому выбору. «Это похоже, — поясняет Л. И. Воробьева, — на вычерчивание траектории пути, конечный пункт назначения которого неизвестен. Смысл состоит только в уменьшении неопределенности положения». Учитывая же многоаспектность, многопозиционность гуманитарного знания, «вопрос о его истинности — ложности отпадает сам собой»>.[31] Исходя из такой позиции становится понятным стремление сугубо рядоположно анализировать все новые аспекты и подходы, будь то язычество, изменения сознания под влиянием наркотиков, воздействие разных видов искусства, буддизм или христианство. В результате такого перебора, последовательного гуманитарного анализа, исследователи надеются извлечь некое соединенное содержание и перенести его затем в психологию. Гуманитарный идеал научного познания, считает, например, В. М. Розин, предполагает изучение уникальных духовных феноменов, «которое способствует духовному процессу в человеке и высвобождает место для его развития».[32] Занятие безусловно важное, однако, может ли область духовного адекватно отражаться лишь гуманитарной парадигмой, или здесь подразумевается и другой язык, другие способы познания и водительства? И главное, «высвобождая место для развития», как все же не задаться вопросом — развития куда, для чего?
4. О различении понятий «человек» и «личность»
Обозначенный выше вопрос о смысле психического развития возвращает к теме человека, проблеме его сущности. О необходимости обращения к этому уровню ясно говорил С. Л. Рубинштейн: «За проблемой психического закономерно, необходимо встает другая как исходная и фундаментальная — о месте не сознания только как такового во взаимосвязи явлений материального мира, а о месте человека в мире, в жизни».[33] Рассуждения, восходящие к этому уровню, относятся, по преимуществу, к философско-психологическим или философской психологии (термин Г. И. Челпанова), поскольку затрагивает область граничную между философией и психологией, куда могут быть сведены, стянуты воедино нити отдельных психологических исследований и воззрений, где они могут быть отражены в своем единстве, откуда мы можем обозреть, воспринять психологию как целое, проникнуть в ее общий смысл и назначение.
То, насколько порой важно обращение к этому уровню, можно показать на примере одного из эпизодов научной жизни, рассмотрение которого поможет заодно представить собственное понимание автором проблемы человека в психологии.
В 1982 году вышла хрестоматия (тексты) по психологии личности под редакцией Ю. Б. Гиппенрейтер и А. А. Пузырея.[34] Эта быстро завоевавшая популярность учебная книга содержала среди прочих отрывки из сочинений М. М. Бахтина, в частности, его слова о том, что «…подлинная жизнь личности совершается как бы в точке… несовпадения человека с самим собой, в точке выхода его за пределы Всего того, что он есть как вещное бытие, которое можно подсмотреть-определить и предсказать помимо его воли, „заочно“. Правда о человеке в чужих устах, не обращенная к нему диалогически, т. е. заочная Правда, становится унижающей и умертвляющей его ложью».[35]
Если вдуматься в эти слова, то они представляют, по сути, смертный приговор для научной психологии личности, которая построена как раз на «подслушивании» и «подсматривании», на стремлении к получению «заочной правды». Редакторы хрестоматии этой опасности не усмотрели и в предисловии к извлечениям из М. М. Бахтина, напротив, лишь подчеркнули, сколь «глубоко гуманистичен… протест против „овнешняющего“ и „завершающегося“ определения личности».[36]
Опасность внедрения такой безоговорочной трактовки (напомним, что речь шла об учебном издании для широкого пользования) была замечена А. В. Петровским, «Трудно найти, — писал он в специальной заметке по этому поводу, — другое столь сильно и лаконично выраженное обвинительное заключение, предъявленное детерминистской психологии, которая в своей экспериментальной практике, минуя интроспекцию, пытается получить (подсмотреть, предсказать, определить) эту заочную правду о личности другого человека, исследуя как раз то ее „вещное“ бытие, которое Бахтин объявляет „унижающей и умертвляющей ложью“.»
