Русская рулетка - [137]

— Одна небольшая деталь, Фёдор Кириллович, Это вы должны спросить у товарищей из «Петроградской боевой организации».

— У товарищей ли?

— Ну, у господ, если уж вы так придираетесь к языку, Фёдор Кириллович! От перемены слов смысл, как ведомо, не меняется. Можно вопрос?

— Конечно, конечно.

— Почему первые числа сентября, а скажем, не последние, или не первые числа октября, не ноябрь?

— А это начало сбора очередного продналога, когда бывает особенно много недовольных. Расчёт, Владимир Николаевич, прост — недовольные, особенно те, кто погорячей, с кипящей кровью, обязательно схватятся за вилы. И будет волна, будет пена — алая, с кровью, на этой пене лучше всего катиться: глядишь, и Советы утонут в крови. Я так разумею, Владимир Николаевич. А вы?

— Вы как в Одессе, Фёдор Кириллович, вопросом на вопрос. Это невежливо.

Следователь несколько секунд молча смотрел на Таганцева, потом произнёс, словно бы спохватившись:

— Извините! Но ведь логика — наука-то точная. Как математика. Будь я на вашем месте, действовал бы точно так же, — Сергеев постучал пальцами о край стола, — напрасно вы отпираетесь, Владимир Николаевич. Вы знакомы с Козловским?

— Да. Виктор Михайлович Козловский — ответственный сотрудник Госкомитета, крупный специалист…

— А с Тихвинским?

— И с Тихвинским знаком.

— Известна ли вам такая фамилия… Герман?

— Нет.

— А если напрячь память?

— Нет!

— Хорошо. А такая фамилия — Шведов? Царский подполковник, выпускник Михайловской артиллерийской академии. Человек, по оперативным данным чека, решительный, храбрый. Отличный стрелок. Недавно убил нашего сотрудника — бедный парень даже не шелохнулся. Уложил его на месте, а тот был единственным сыном у родителей. Из паровозных рабочих.

— Что делать — революция, — сказал Таганцев.

— Вот именно — революция! — не стал оспаривать эту точку зрения Сергеев. — Значит, фамилия Шведов вам тоже незнакома, Владимир Николаевич?

— Нет!

— Ах, Владимир Николаевич, Владимир Николаевич! — вздохнув, покачал головой Сергеев, сабельный шрам у него побледнел, стал страшноватым, и Таганцев, не выдержав, спросил:

— Где это вас?

— Под Одессой, которую вы десять минут назад упоминали. Сюжет из тех, что даже литераторам не всегда приходит на ум. Рубанул старый гимназический друг.

— Видать, подосадовал, что разошлись пути-дороги?

— Очень близко к истине, хотя Одессу никакими истинами не удивишь, а сюжетами тем более. Как и революцию, собственно. Одессу я познавал из госпитального окна. Был литератором — записывал бы. Такие перлы, такая речь…

— Что-то вы очень часто начали говорить о литературе, Фёдор Кириллович!

— Ну разве можно пройти мимо такого вот примера? «Жора, жарь рыбу», — говорит один промысловик с Молдаванки другому. «А где рыба?» — спрашивает тот. «Ты жарь, рыба будет!» Разве не прелесть?

Восхищение следователя показалось Таганцеву наивным.

— Прелесть! — согласился он.

— Так, значит, Шведова вы тоже не знаете, Владимир Николаевич?

— Нет!

— А проректора Петроградского университета Лазаревского?

— Очень плохо. Пару раз встречался на научных собраниях, не больше. Мы даже с ним не раскланиваемся, хотя раскланиваться у интеллигентных людей принято, — не знакомы! Не знаком-с, — добавив Таганцев энергично.

— А бывшего сенатора Манухина?

— Нет!

— Скажите, Владимир Николаевич, знаком ли вам закон о всеобщем избирательном праве по четыреххвостной формуле?

— Интересно, интересно, — Таганцев оживился. — Что-то новое: четырёххвостная формула!

Но по его лицу было видно, что он знает и о реформе, и о четырёххвостной формуле, и о финансовых преобразованиях будущей России — их России; Сергеев это понял, подумал, что фамилии трёх профессоров заканчиваются на «ий»: Лазаревский, Тихвинский, Козловский — значит, они из поповского сословия. Это только церковные фамилии звучат на польский лад, на «ий» — Преображенский, Воздвиженский, Вознесенский, Радомысленский, воинские и дворянские столбовые фамилии звучат совсем по-иному.

Не ведает этот интеллигентный человек с усталым, постаревшим от напряжения лицом, который симпатичен Сергееву, — хоть и старался следователь избавиться от «слюней и изюма», как выражался большой начальник в чека товарищ Алексеев, от разных личных привязанностей, от эмоций, которые несёт в себе всякий характер, а не мог, — видать, имел он совсем другую, неследовательскую, неправоведческую закваску, — что в последнее время Петроградская чека сфокусировала своё внимание именно на Таганцевской организации, только на ней, знает о «заговоре профессоров» — под таким рабочим названием проходит это дело, — больше, чем сам Таганцев.

Не ведает он также, что Герман убит, Шведов был плотно обложен и попался в стальной силок, поставленный на последней его тропе, что арестованы и Тихвинский, и Козловский, и Лазаревский — все они дают показания. В отличие от Таганцева, который плохо знает их, они знают его хорошо, в каждом из показаний фигурирует фамилия Таганцева.

Арестован также бывший прапорщик Подня — комиссар роты третьего минно-подрывного дивизиона, снабжавший членов «Петроградской боевой организации» поддельными документами — чистые бланки дивизиона были найдены у убитого Германа, взят бывший дворянин Гизетти, найдены деньги, полученные Таганцевым из-за границы, в том числе и золотые червонцы, ни разу не бывшие в обращении, — всего Таганцев получил около десяти миллионов рублей. К деньгам этим причастен сам Струве — великий Струве, должную дань которому отдавал не только Сергеев: Струве был умён, расчётлив, холоден, решителен, он был настоящим идеологом белого закордонья, не то что, к примеру, Коковцев… Вон куда ведут нити, кончики которых держит в своих руках этот усталый, с отрешённым лицом человек.