Русская рулетка - [37]

Если взглянуть на события под таким углом зрения, многое непонятное становится ясным, хотя каждый аспект требует внимательного анализа, прежде чем окончательно признать ответ истинным или хотя бы правдоподобным. Например, сразу становится очевидной необходимость такого впечатляющего применения силы. Битву, с самого начала описывавшуюся как символичная (хотя имелись в виду совсем иные символы), нужно было выиграть любой ценой. Не должно было остаться никаких сомнений относительно победителя, его несокрушимой мощи и несгибаемой решимости в достижении цели. И пока Милошевич продолжает властвовать в Белграде, пока он еще жив, американская победа для своей полноты будет требовать его головы, его жизни. Как и полного подчинения сербского народа, его коллективного покаяния, всеобщей самокритики. От сербов потребуется, во-первых, прогнать диктатора, а во-вторых, принять принципы победившего Запада и провести свободные выборы, на которых выиграют поддержанные Западом партии. До тех пор война с Сербией будет продолжаться, пусть и без бомбардировок, согласно принципу, что политика — продолжение войны другими средствами.

Зачем? Почему понадобилась эта демонстрация силы? Кому она предназначалась? И почему именно теперь? Начнем с последнего вопроса. Десять лет назад рухнула Берлинская стена. Так, на глазах у всех умер биполярный мир. Почему Америка 10 лет выжидала, прежде чем показать свою силу, утвердить новую власть в глазах всей планеты? В определенном смысле ответ очевиден:

Америке самой понадобилось время, чтобы осознать новые возможности, открытые историческими обстоятельствами. И тогда пришло головокружение от подлинной, безграничной власти. Победа в холодной войне оказалась в каком-то смысле неожиданной для той страны, которая страстно ее желала, не жалела на нее средств, но сама в нее не верила. Точнее, она верила в победу, но не надеялась, что та случится так быстро и окажется такой полной, беспрепятственной и безусловной. Потребовалось время, чтобы осознать масштаб собственного триумфа, вернее, двух триумфов. Дело было не только в том, чтобы оглянуться назад и переполниться головокружительной гордостью, охватывающей победителя над телом поверженного врага. Гордостью тем большей, чем острее была угроза поражения и сильнее страх. Но н глядя вперед и вокруг себя, Америка Билла Клинтона — для понимания дальнейшего следует все время иметь в виду, что все, о чем мы рассуждаем, произошло в течение двух президентских мандатов этого человека — видит только победы. Почти 10 лет это страна непрестанно движется вперед, бьет все рекорды. И ее уверенность в своих силах выросла, возможно, до наивысших пределов за всю ее недолгую историю самостоятельного государства.

Кое-кто уже заговорил о «поколении Доу-10000». Расчеты в самом деле впечатляют. В 1993 году средний промышленный индекс Доу-Джонса уже превысил 3500 пунктов. В июне 1999 — по совпадению, как раз после окончания воины в Югославии — он оставил позади десятитысячную отметку. Считая дивиденды, американский рынок произвел 242 % роста меньше чем за 6 лет. Фантастика! Такой результат может и должен получить объяснение, но это непросто сделать в нескольких словах. Газеты, журналы и аналитики всего мира занимаются этим феноменом. (Здесь мы не в состоянии его описать даже вкратце.) Все сходятся в очевидном: потрясающее ускорение американского экономического роста совпало с окончанием холодной войны и кончиной главного врага нашего века — советского коммунизма. Эйфория от победы породила ощущение безопасности. Безопасность проживала но конкретному адресу — Уолл-Стрит. Именно на Уолл-Стрит, в казну всей планеты, меньше чем за 8 лет, притекло около 2 тысяч млрд. долларов со всего мира. К несомненной динамичности американской экономики, к ее столь же несомненной гибкости, невероятной мощи технологического развития и в особенности коммуникационно-информационных технологий добавился новый фактор: Америка стала колоссальным пылесосом, всасывающим и умножающим капиталы. И процесс этот не случайный, не автоматический. Ему предшествовали и делили его возможным конкретные решения и действия, полновесная стратегия, созданная как раз на Уолл-Стрит и претворенная в жизнь — по поручению Уолл-Стрит — президентом Биллом Клинтоном и его командой.[10] Произошел взрыв «глобализации по-американски». (Использование данного термина — тоже не случайно. Речь идет не столько об объективном и неизбежном явлении глобализации, сколько о том, как ее интерпретируют в Америке, как ее реализуют в угоду американским национальным интересам. Мы еще вернемся к неодинаковости преодоления национальных границ, когда есть страны, которым позволено рассуждать в категориях национального интереса, а есть такие, кому это запрещено. Пока что важнее всего понять, почему потребовалось некоторое время для того, чтобы прояснилось новое положение на шахматной доске мира после холодной воины.)

Что же так неожиданно прояснилось в начале 1999 года? Что увидели на доске гроссмейстеры, определяющие судьбы мира? Почему так срочно потребовалась демонстрация силы? На первый взгляд все вышесказанное свидетельствует о том, что образ Америки в глазах мира на тот момент был наиболее выгодным для нее. Америка как локомотив мировой экономики, Америка, победившая инфляцию, Америка, преподающая всем уроки, экспортирующая повсюду свой образ жизни, культуру, технологию и ценности. «Наш успех — это успех американской капиталистической модели, наиболее близкой рынку в понимании Адама Смита. Несомненно, гораздо более близкой, чем коррумпированный и патерналистский азиатский капитализм, так привлекавший критиков американской системы в то время, как надувался азиатский пузырь. Теперь он лопнул — гордо писал Чарльз Краутхаммер 5 января 1999 г. — Мы — потомки искателей приключений, умевших идти на риск. В Европе и Азии живут те, кого они оставили за спиной» (Why America is doing so well (Почему Америка все делает хорошо?)// International Herald Tribune. 1999. 5 января). В подобных обстоятельствах Макиавелли посоветовал бы щедрую раздачу благ с одновременным жестким, патерналистским навязыванием непререкаемых решений там, где это необходимо. Князь на вершине своей славы не может угрожающе размахивать мечом. Если только положение фигур на шахматной доске — видное полностью лишь с определенной позиции — не подсказало ему, что нынешнее славное процветание под угрозой. В таком случае Князь мог бы признать целесообразным действовать не только «как лиса», но и «как лев». Это всего лишь предположение. Посмотрим, подтвердится ли оно.