Русская рулетка - [36]

Все очень просто, но малоубедительно. Монтень сказал бы, что «меня заставляют ненавидеть правдоподобное, когда оно преподносится как правда». Витторио Мессори добавил бы, что «дьявол — обезьяна Бога: там, где зло выдается за добро, начинается дьявольщина» (30 giorni. 1999. № 4). Или же надо придерживаться «пяти заповедей» Эдварда В.Сэйда:

1. Если этнические чистки в Югославии — зло, то они таковы и в Турции, и в Палестине, и в Африке, и в любом другом месте.

2. Кризисы не заканчиваются с отъездом журналистов Си-Эн-Эн.

3. Если война жестока и дорога, то она такова независимо от того, летают ли американские летчики на высоте 5 тысяч метров или ниже.

4. Если дипломатия всегда предпочтительнее военных мер, то нужно всегда, любой ценой прибегать к дипломатии.

5. Если человеческая жизнь священна, то нельзя приносить ее в жертву, даже если жертва не живет в Европе и не имеет белой кожи (Le Monde Diplomatique. 1999. № 6).

А что, если поискать эти пресловутые стратегические интересы в другом месте? Почему все гуманитарные тревоги вспыхнули в марте 1999 года, а не в ноябре 1994, когда Борис Ельцин решил начать войну против непокорной Чечни? Почему можно защищать албанцев, но не чеченцев? А курды? Правда, многие считают, что курдская проблема осложняется тем, что Турция — член НАТО и с ней нужно обращаться осторожнее. И все же: не пора ли нам стать большими реалистами?

Ладно, предположим, что иногда можно отставить в сторону гуманитарные принципы, «абсолютно относительные». Но когда речь идет об албанцах и чеченцах, сходство становится просто поразительным: и в том, и в другом случае имело место «внутреннее дело» суверенного государства (именно благодаря этой формулировке Европа и США вышли из неудобного положения перед ельцинской Россией). И в том, и в другом случае необходимо было воспрепятствовать сепаратистским тенденциям. И в том, и в другом случае имелся очевидный этнический дисбаланс — большинство сторонников отделения принадлежало к иному этносу, нежели политическое руководство страны, и, следовательно. проблема не могла быть решена посредством референдума. На подобные вопросы дается один и тот же ответ: «В определенный момент необходимо положить этому конец». Такое объяснение ничего не объясняет, а, наоборот, увеличивает количество вопросов. В какой момент? Положить конец чему? Разве, согласно нашим священным принципам, права чеченцев и курдов имеют второстепенное значение? А права афганских женщин? И как можно приравнивать правителей западного мира к нетерпеливым, внезапно приходящим в ярость людям? Можно ли на полном серьезе считать европейских и американских руководителей настолько беспечными, чтобы при принятии решений такого масштаба поддаваться эмоциональным импровизациям? Можно ли забыть подозрительное поведение США и Англии во всей предыстории переговоров в Рамбуйе: вооружение OAK и ее использование Вашингтоном в политических целях? Остается только поиронизировать вместе с Норманом Мэйлером по поводу «высоконравственных чувств, которые при манипулировании ими на национальном и международном уровне вполне способны привести к катастрофе» (La Stampa. 1999. 25 мая).

Как ни крути, приличное логическое объяснение произошедшему найти невозможно. Значит, следует продолжить поиски на другом уровне, в ином контексте. В путаных заявлениях американского пажа Тони Блэра содержится зерно истины: война в Югославии в самом деле была «необходима», но не по тем причинам, которые громогласно объявлялись публике. Она была необходима для выживания Запада в его нынешнем виде и для управляющего им американского руководства. Пропасть между военной мощью, выдвинутой правителями мира, и незначительностью югославской мишени нельзя объяснить иначе, кроме как огромными размерами ставки в этой игре. Разрыв поразительный, невиданный, необъяснимый: с одной стороны — военная мощь самых сильных, богатых и развитых стран мира во главе с США, с другой — крохотный кусок земли и малочисленное население, возглавляемое Милошевичем. 11 миллионов сербов стали соринкой в глазу Европы: их страна — единственный островок, не подвергшийся «нормализации».

Теперь, когда война закончилась, проявляются подлинные, невысказанные ранее ее цели. Президент Клинтон посещает Словению и объявляет там новую балканскую доктрину, основанную на «независимости». «Независимости», которую теперь предстоит восстановить в Боснии, укрепить в Македонии и расширить до Косово и Черногории. Как с восторгом сообщает Энцо Беттидза; «Виновная в десятилетнем кровопролитии, утратив придаток Косово и спутник Черногорию, Сербия должна будет отказаться от мифа о себе как региональной державе и ужаться до моноэтнических границ, предшествовавших завоевательным балканским войнам» (La Slampa. 1999. 23 июня). Разумеется. Беттидза давал волю своим личным эмоциям, но в то же время он отчетливо выражает широко распространенное мнение, оформляющееся ныне в проекты различных канцелярий. Куда делись гуманитарные цели? Кто решил изменить повестку дня в иную сторону? Кто определил, что «восьмерка» заменит собой накренившуюся власть Совета Безопасности? Разве все это не обнажает окончательно существование плана, который уже не нужно прятать в благородные одеяния гуманитарной миссии после достижения военной победы? Но почему я говорю о «выживании Запада»? Разве, спросят многие, ему что-то угрожает? И при чем здесь проблема Югославии и маленького Косово? Почему именно сейчас, а не раньше и не в другом месте? Это ключевые вопросы, и ответ на них жизненно важен. И простым он быть не может. Я считаю, что на наших глазах только что произошло первое «столкновение цивилизаций» внутри великой американской империи, входящей в XXI век. Это было первое крупное испытание силой нового владычества, появившегося с исчезновением СССР, Варшавского договора, всего биполярного мира.