Русская революция в Австралии и «сети шпионажа» - [86]

Очередной выпад был направлен против Евдокии. 20 ноября ее освободили от должностей секретаря и бухгалтера. Их отдали Р. В. Вислых, супруге недавно приехавшего первого секретаря. Когда Петров пришел требовать разъяснений, Генералов ответил, что его жена плохо справляется со своими обязанностями. Резидент возражал, указывая, что Евдокия не входила в разряд тех, кого принимали на работу «на месте», была назначена еще в Москве, но на посла этот довод не подействовал. Желая смягчить ситуацию, Генералов убеждал Петрова, что «лично к вам», мол, это не имеет никакого отношения[448]. Конечно, это было уловкой, что Петров прекрасно понимал.

Увольнение Евдокии было унизительным актом, да и посягательство на семейный бюджет Петровы восприняли болезненно. Раз уж отсылают в Москву, то хотя бы дали поднакопить деньжат! Но спорить было бесполезно.

Положение многократно ухудшило то, что Евдокия испортила отношения с женой Генералова. По всей видимости, ей было не дано мирно сосуществовать с супругами первых лиц. В один из тех дней Бялогурский обедал у Петровых и Евдокию прорвало: «Она – стерва, – говорила Петрова с чувством, – и не отвечает требованиям, которым должна соответствовать жена посла. Она не умеет одеваться, не умеет вести беседу, а её манеры… Мне приходилось повсюду сопровождать её – в магазины, на встречи с людьми, потому что она не имеет ни малейшего представления о языке или обычаях страны. И, судя по всему, не собирается усваивать их. Она ненавидит меня, так как я умею пользоваться косметикой, умею одеваться и знаю, как вести себя в обществе»[449].

Взаимная неприязнь выплеснулась наружу накануне приема в честь очередной годовщины Октябрьской революции, когда женщины под руководством Генераловой готовили угощение для праздничного стола. Петрова лепила пирожки с мясом, а Генералова стояла рядом и демонстративно переделывала каждый пирожок. Евдокия вспылила, отбросила последний пирожок и ушла. Посольские кумушки сладостно смаковали эту историю и она обрастала все новыми подробностями. Жена резидента уже не просто отбрасывала пирожок, а прицельно швыряла его в Генералову. Потом пирожок превратился в кусок торта. Как все было на самом деле – трудно сказать. Но делясь с Бялогурским, Петров говорил все же о том, что Евдокия метала пирожок прицельно[450].

На собрании трудового коллектива посол обрушился на Евдокию. Заявил, что она ведет себя по отношению к его жене неучтиво и не скрывает своей вражды. Петровы пытались возражать, но никто не осмелился их поддержать. Они оказались в изоляции. Люди рассуждали прагматично: эти уезжают, им-то что, а нам с Генераловыми еще жить и работать.

В беседах с Бялогурским Владимир давал волю чувствам, впадал в истерику и вовсю ругал посла: «Бедняжка Дуся, вот такова благодарность за твое самопожертвование, за работу по вечерам и выходным дням. Она вела всю бухгалтерскую работу и вдобавок выполняла функции секретаря посла. Но больше всего обидно потому, что она была такой добросовестной в работе, которая ей все заменяла в жизни. И вот появляется какой-то паршивый чиновник-карьерист и увольняет её лишь потому, что не терпит критики в свой адрес»[451].

Евдокия лучше умела держать удар, но ходила словно потерянная. Обоих удручало молчание их ведомства, на поддержку которого они рассчитывали. Создавалось впечатление, что их бросили на произвол судьбы. Если руководство не защищает их здесь, в Австралии, то станет ли защищать в Москве? Не произойдет ли с ними по возвращении то же, что произошло с Лифановым – выволочка и запрет на загранкомандировки?

В конце ноября вконец расстроенный Петров приехал к Бялогурскому в Сидней. Ему нужно было выговориться и он совсем разоткровенничался. Не скупился при этом на политические обобщения, называя посла «представителем этой проклятой высшей касты новых правителей». Смысл сводился к тому, что на смену аристократии царского режима пришла высшая советская бюрократия, которой «наплевать на простого человека». Свои гневные филиппики Владимир сопровождал высказываниями о том, что лучше быть простым рабочим в Австралии, чем занимать высокую должность в Советском Союзе. Он восклицал: «Лучше прокладывать дороги в Австралии, чем жить в ежедневном страхе за свою жизнь»[452]. Жалуясь на жизнь, говорил, что не хочет возвращаться в Канберру и лучше ему покончить с собой.

Бялогурский воспользовался моментом. Успокоил Петрова, объяснив, что самоубийство не выход, в любой ситуации он может на него рассчитывать и двери его дома всегда для него открыты. Затем уговорил приятеля вернуться в Канберру. Сам же срочно связался с АСИО и потребовал срочной встречи с заместителем директора, курировавшим деятельность организации в Новом Южном Уэльсе, Р. Ричардсом.

На встрече доходчиво разъяснил, что Петров готов «уйти». Сознавая свою незаменимость в контактах с потенциальным перебежчиком, поляк ожидал приглашения вернуться в «обойму» в качестве главной фигуры в вербовке советского разведчика и не ошибся. Ричардс и Спрай, скрепя сердце, пошли навстречу Diabolo. Беккету теперь отводились вспомогательные функции. Естественно, условием стало повышение оклада. Бялогурскому повысили жалованье до 45 фунтов в неделю, а также пообещали оплачивать непредвиденные расходы.