Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки) - [11]

Что касается до варягов, то, вероятно, новгородцы перебили только тех из них, кого считали особенно виновными; и действительно, всего варяжского отряда они перебить не могли, когда это избиение происходило в одном частном дворе, где могло поместиться только ограниченное количество. Относительно числа прочих 40.000 едва ли можно принимать его в том самом виде, в каком оно показано в летописи: довольно будет, если заключить по нем, что число поступивших в ряды Ярослава новгородцев было велико. Как бы то ни было, новгородцы приняли усердно сторону Ярослава потому, что видели возможность своего освобождения от Киева и с помощью их ополчения Ярослав выиграл войну. Замечательно, что во время этой войны проявилось притязание не князя, но киевлян на власть над новгородцами. Когда дошло дело до битвы, киевляне, бывшие у Святополка, задирали новгородцев, называли их плотниками и грозили обратить их на постройку своих хором. Киевляне смотрели на новгородцев как на слуг своих, а не только как на данников своего князя: а вы плотници сущи! а поставим вы хоромом рубити нашим! Эти плотники, эти подданные Киева, в свою очередь, сделались господами. Святополк был разбит; Киев завоеван. Ярослав раздавал всем новгородцам по 10-ти гривен каждому: то было право победителей, право завоевателей.

Победитель недолго спокойно усидел в Киеве. Святополк привел Болеслава. Произошла новая битва — битва с ляхами в 1018 году, на берегу Буга. У Ярослава были кроме Руси, т.е. полян, наемные варяги и словене, т.е. новгородцы, те, вероятно, которые остались у него служить на юге. Ярослав был жестоко разбит, и только с четырьмя мужами убежал в Новгород. Не надеялся он и там удержаться и хотел бежать за море, но тут новгородцы, под руководством Коснятина, Добрынина сына (хотя не новгородца по предкам, но сжившегося с Новгородом и, вероятно, там увидевшего свет), остановили Ярослава, сожгли приготовленные лодки и изъявили готовность сами помогать Ярославу. Сделали складчину от старост по 10-ти гривен, от бояр по 18-ти гривен, а от мужа по 4 куны [12]. Однако силы новгородцев были не так важны, как их готовность. Осмотревшись, увидали, что приходилось приглашать наемников, — и поехали за море за варягами. Оно было естественно: последнее поражение должно было обессилить новгородскую военную силу, да и прежняя победа не далась даром. Новгородцы поставлены были в такое положение, что необходимо должны были из всех сил тянуть, чтоб помочь своему князю. Победа Святополка грозила им совершенным порабощением. Уже теперь не довольствовался бы великий киевский князь возвращением прежнего подданства: теперь присоединилось бы мщение за прежнее поражение; дело Святополка было уже и прежде делом Киева: теперь оскорбленное самолюбие киевлян подвергло бы освободившихся подданных той неволе, какая всегда ожидает неудачно возмутившихся рабов. Новгородцы необходимо должны были стоять дружно за Ярослава, чтоб себя самих спасать. Победа при реке Альте в 1019 году утвердила навсегда свободу Новгорода. Новгородцы в другой раз и уже навсегда доставили Ярославу великое княжение в Киеве. С этих пор зависимость от Киева, возникшая в княжение Владимира, поддержанная связью князя со скандинавскими государями, прекратилась. По Софийскому Временнику, Ярослав, наградивши новгородцев деньгами в таком же размере, какой по Новгородской Летописи представил Ярослав новгородцам после первой своей победы над Святополком, дал им "Правду" и "Устав" — грамоту[13].

IV. Значение Ярославовой грамоты. — Новгород до борьбы Мономаховичей с Ольговичами

До нас не дошла эта грамота, и содержание ее в подробности определить невозможно; но о смысле ее мы судить и заключать можем. В общем значении эта грамота давала или, лучше сказать, возвращала Новугороду старинную независимость — право самоуправления и самосуда, освобождала Новгород от дани, которую он платил великому князю киевскому, и предоставляла Новгороду с его землей собственную автономию. Мы имеем много грамот новгородских с половины ХIII-го века до конца XV-го, — каждая заключает в себе больше или меньше, в главных чертах, повторение предыдущей: они ссылаются на грамоту Ярослава, как на свой первообраз. Нет никакого основания сомневаться в действительности этой первообразной грамоты. Прошло после Ярослава много веков; Новгород, охраняя свою независимость и гражданскую свободу, постоянно указывал на Ярославовы грамоты, как на свою древнюю великую хартию. Имя Ярослава было всегда священным в Новгороде. Место, где собиралось вече, место, с которым поэтому соединялось значение новгородской свободы, называлось Ярославовым Двором или Дворищем. Новгород, низведенный перед тем на степень киевского пригорода, опять стал старейшим, самобытным городом, главой земли своей. Только Ладога со своим округом дана была в управление шведу Рагнгвальду; но по смерти его снова присоединена к Новгородской Земле.

Для русской истории останется навсегда незаменимой потерей та краткость известий, которой отличаются наши летописные повествования о новгородских делах XI и XII веков. Летопись становится несколько пространнее против прежнего только со времени 1134 года, именно со Всеволода Мстиславича, но принимает тон более непрерывного и пространного рассказа только с XIII века. Эта неполнота послужила поводом к различным предположениям и теориям. Существовало мнение, что Новгород, с самого основания русской федеративной державы, стоял особняком от всей остальной Руси и сохранял право свободного избрания князя и самоуправления, которое было ему одному присущим, и не было достоянием других земель. Это совпадало с тем предположением, что Новгород сам призвал князей, а южные земли были покорены, следовательно и находились в отношениях менее благоприятных к власти. Но если Новгород был первым, призвавшим князей, и в начале находился, поэтому, в отношениях к власти более независимых, чем Киев, Чернигов и вообще Южная Русь, то, с другой стороны, нельзя не заметить, что после того как сделался в нем князем Владимир, он попадает в такую зависимость, которая ставит его к власти на низшую степень, чем земли иные, хотя были покоренные; даже в последующее время, уже после Ярослава, когда и несомненно он освободился от этой зависимости, остались следы отношения к Киеву, которые не показывают какого-нибудь исключительного преимущества Новгорода в правах перед другими землями. По воззрению тех времен, город, бывший главой земли и, следовательно, старейшим, управлялся князем; Новгород же после Ярослава управлялся посадником, посланным из Киева, Остромиром. Мы же знаем, что посадниками управлялись только пригороды, и послать посадника вместо князя было унизительно для города. Таким образом, если принимать, что Новгород составлял исключение в ряду других земель, то в этом отношении исключение было не преимущество. Но главное, чем можно возразить против мнения об исключительности Новгорода по какому-то древнему праву, это то, что везде, во всей Руси, видны одни и те же начала, те же веча, то же участие народа в выборе князей; только разные обстоятельства в разных землях ,то благоприятствовали проявлениям народной свободы, то препятствовали ей. Наследственный принцип не поглощался нигде выборным вполне. Нигде последний не уничтожался совершенно; но зато и в самом Новгороде, при вольном избрании князей, .при видимом торжестве выборного начала, не забывалось наследственное. Не только новгородцы считали обычаем, чтоб князь, избранный ими, был из Рюрикова дома, но обращали внимание и на его ближайшую генеалогию, и охотно принимали таких князей, с отцами которых были в хороших отношениях, или которых отцы у них правили. Нередко бывало, что сын княжил в Новгороде, где прежде княжил отец. Они любили Мстислава Мономаховича и принимали детей его; любили Мстислава Храброго, и с энтузиазмом стали обороняться под знаменем сына его, Мстислава Удалого. Неоднократно проявлялось в Новгороде предпочтение одной какой-нибудь линии князей перед другими: таким образом в XII-м веке видна любовь к потомству Мстислава, сына Мономаха. В XIII-м веке избрание князей сосредотачивается около линии Ярослава Всеволодовича, и преимущественно около детей Александра Невского. В XIV-м веке Новгород постоянно склоняется к московским князьям. Ни в обычае, ни в праве Новгорода не было совершенного изъятия наследственности в выборе князей, а если выборное начало часто брало верх над ним, то случалось то же в Киеве, и в Полоцке, и везде, как скоро представлялся к этому случай или нужда. Новгород в этом отношении не был исключением. Мы не знаем настолько подробностей внутреннего быта иных земель, чтобы судить, в какой степени Новгород проявил себя особенным от других по развитию выборного права.