Русская религиозная философия - [8]

А говорить так было о чем. Владимир Соловьев решил, что в Египте, в древнем отечестве мистерий, великих религий, гностической теософии, он увидит все то, что составляет Душу Мира. И вот однажды в Каире он уходит из гостиницы и бредет по голой каменистой пустыне в цилиндре, в своем европейском платье, бредет наугад и попадает в руки бедуинов. Он сам не мог сказать, куда он шел… Он заснул на холодной земле и, когда проснулся, вздрогнув, вдруг увидел (в тот момент, который называют фазовым состоянием, когда человек переходит от сна к бодрствованию) другой мир, совсем иной. Как будто бы с окружающего его мироздания сняли пелену. Вот почему он писал в одном из своих стихотворений: «Милый друг, иль ты не видишь, что все видимое нами — только отблеск, только тени от незримого очами?». Это было его главное внутреннее переживание.

Тогда, в Египте, он был уже сознательным христианином. Более того, в эти юные годы у него возникает смелое и совершенно отчетливое решение: создать систему, в которой вечная истина христианства была бы изложена на языке современной ему философии и науки. Возможно ли это? Возможность этого он видел в самом своем методе. Соловьев начал писать книгу «Философские начала цельного знания»; он не отбрасывал в ней ни науку, ни технику, ни экономику, ни метафизику, ни богословие — все это выстраивалось в огромное синтетическое целое. На элементарном уровне — научные знания: экономические науки, естественные науки; потом отвлеченное знание — метафизика; и наконец, мистическое знание. Все переплетается, как в самом человеке! В человеке живет вещественное, телесное, биологическое, в нем живет отвлеченная мысль, и в нем живет нечто иное, глубинное, интуитивное, что порождает силу, именуемую верой. А вера есть способность человека воспринимать Божественное Откровение.

Сначала Соловьев думал написать историю религии, которая бы показала место христианства в мировом религиозном становлении. Он говорил об этом своей невесте. Но план этот не был выполнен.

Что было главным в его дальнейшем труде? Соловьев стал свободным писателем и философом в 1881 г. Каким образом? Он, наследственный ученый, сын знаменитого Соловьева, он, магистр, а потом доктор — не ему ли преподавать философию в университете? Но ведь он еще был и христианин, и политический и общественный мыслитель! Когда был убит Александр II, Соловьев пишет царю Александру III письмо и выступает с речью, в которой говорит, что царь как христианин должен отказаться от смертной казни цареубийц, тех людей, которые убили Александра II. Именно как христианин, не отрицая того, что это было преступление. Он говорил, что отвечать на убийство убийством — не решение вопроса для христианина. И надо сказать, что это сразу создало вокруг Соловьева нездоровую ауру, и ему пришлось бросить университет. И с тех пор, с 1881 по 1900 г. (год его смерти), Соловьев ведет образ жизни, может быть, немного похожий на образ жизни своего далекого предка, Григория Саввича Сковороды. Он жил чудовищно! Я удивляюсь только, что он не умер раньше. У него не было дома, он питался как попало, жил по гостиницам, кочевал из города в город, из страны в страну. Как он мог написать столько? Это до сих пор остается тайной. Он писал в каких‑то номерах, иногда на обрывках бумаги. У него было много друзей, в частности, он дружил с семьей покойного поэта Алексея Константиновича Толстого. В этой семье он встретил женщину, которую любил в течение многих лет. Но она была замужем, а когда муж ее умер, что‑то в их отношениях надломилось, и Соловьев так и остался один.

Он вел аскетический, спартанский образ жизни. Но в этом не было ничего наигранного, ничего вымученного, наоборот, он любил добрую компанию, любил, чтобы в этой компании было и вино. Разумеется, он не одобрял пьянства, но для интеллектуальных людей, говорил он, поднять свой дух за бокалом вина — это только на пользу; здесь он ссылался всегда на пример героев платоновских диалогов, особенно платоновского диалога «Пир». И этот человек — у него ни кола, ни двора — все деньги, которые он зарабатывает, раздает тут же кому попало, ходит в одежде иногда с чужого плеча… Его часто принимали то за епископа, то за священника, а однажды мальчик в гостинице сказал: «Вот Боженька идет», — Соловьев шел в старой шубе, у него была уже длинная борода, длинные волосы. Он был близорук — глаза, смотрящие в пространство. Иконописное лицо. Таинственный человек!

Очень остро его описывает Андрей Белый, поэт, который видел его в детстве. Современники оставили массу воспоминаний о нем: и о его глазах, которые меняли свой цвет, и о его смехе, который одним казался гомерическим, радостным, а другим — каким‑то демоническим, о противоречиях его жизни, о его любви к каламбурам.

И этот загадочный, странный, бездомный человек пишет книгу, которую он назвал «Великий спор и христианская политика». Он говорит о том, что Запад с Востоком уже давно спорят! Упрощенно говоря, восточное сознание — это «человек — ничто, Бог — все!» Бесчеловечный, грозный Бог! А на Западе — безбожный человек; духовно выдвигается вперед человеческое «я». И христианство, Евангелие, есть, согласно Соловьеву, синтез Востока и Запада. «И свет, исшедший от Востока, с Востоком Запад примирил», — писал он в одном из своих стихотворений. Показывая панораму истории Церкви, блестяще анализируя ее борьбу с ересями, он впервые задумывается над проблемой, которая потом стала содержанием его жизни: почему все‑таки победил антагонизм? Почему, когда христианство, Евангелие соединили Восток с Западом, они потом опять распались, и уже на сей раз под христианскими знаменами: получился христианский Восток и христианский Запад?