Русская религиозная философия - [15]

Трубецкого очень интересовала проблема, как эта идея об одушевлении твари преломлялась в античном мире. Он пишет диссертацию «Метафизика в Древней Греции». Это прекрасная книга, в которой он одним из первых среди русских мыслителей дает объективную, глубокую, блестяще написанную картину развития духовной мысли в Древней Греции, духовного эллинизма.

Впоследствии он развил те же идеи в большой работе «История древней философии». Вот тут на него сразу напали клерикалы. Протоиерей Буткевич, архиепископ Антоний Храповицкий стали грубо и совершенно недопустимым образом громить его в печати за то, что он видел в античном мышлении, в идеях Гераклита, Пифагора, Платона предчувствие, предвосхищение христианства. А здесь он стоял на той же точке зрения, что и его друг, Владимир Соловьев. Соловьев писал, что истина не могла явиться сразу, в готовом виде. Истина подготовлялась, она проходила фазы исторического развития. И поэтому если мы в Ветхом Завете, в древнем Израиле, имеем предуготовление мира к принятию Спасителя, то точно так же мы находим это предуготовление, пусть в другой, метафизической форме, в мире древнегреческой философии. И это было не изобретение Соловьева и Трубецкого, а верное следование традиции святых отцов. Ибо отцы Церкви еще во II‑IV вв. буквально так мыслили и так писали.

Сергей Трубецкой написал одну диссертацию и перешел ко второй. «Учение о Логосе» — это его докторская диссертация. Она вышла за несколько лет до его смерти. В истории русской библеистики и в изучении античности — это уникальное явление. Книга, которая появилась почти 100 лет тому назад (она напечатана в журнале «Вопросы философии и психологии», потом вышла отдельным томом в 1906 г.), не устарела и сегодня, несмотря на множество открытий в этой области. В ней Трубецкой развернул свой талант с полным блеском. Он показал, как человеческий мир предчувствовал Откровение тайны Божественного Слова — Логоса, предчувствовал появление Христа. Потом он обращается к ветхозаветному миру и не пересказывает с наивным лжепослушанием традиционные концепции, освещающие Ветхий Завет, а использует весь блок тогдашней научной исторической критики.

Мы знаем, что историческую критику Библии в XVIII, XIX, XX вв. нередко использовали для ее развенчания и уничижения. Поэтому богословы панически боялись исторической критики. А у нас духовная цензура просто–напросто запрещала теологам писать в таком ключе. И даже просто изложение воззрений библейской критики считалось чем‑то необычайным, необычайно смелым шагом. Критиковали, конечно, и Штрауса, и Гарнака, и Ренана, и других, но не переводили их на русский язык и не издавали. (Была картина, немного напоминающая нашу советскую критику, когда у нас клеймили буржуазных философов, скажем, Камю, Фромма, Фрейда и других, но не издавали и не переводили; и читатель, если он не мог раздобыть эти книги в оригинале, вынужден был ориентироваться только по обличительной литературе.) Так было на всем протяжении XIX в. в России, и не только в России — в католическом мире картина была такая же.

Сергей Трубецкой показал, как естественно и органично смелый критический взгляд сочетается с глубочайшим проникновением в смысл библейского повествования и доктрины. Если бы меня спросили, кто лучше всего изложил основы библейского богословия, я сказал бы, что на русском языке до сих пор никого не было выше, чем Сергей Николаевич Трубецкой.

Разворачивая панораму ветхозаветной истории, показывая конфликты идей, прорывы Откровения за несколько веков до Рождества Христова, он смело подходит к самой центральной последней идее — идее воплощения Логоса во Христе. Он говорит о Нем как христианин, но в то же время и как ученый.

Когда Гарнак утверждает, что Христос принес на землю только лишь высокое нравственное учение и веру в Бога — любящего Отца, Сергей Николаевич возражает. Он возражает, что не таково учение Христа — Он никогда не был моралистом, который просто утешал людей нравственными сентенциями. Христос утверждал о Себе нечто небывалое, у Него было единственное в истории особое Богосознание, то есть самосознание человеческое в Нем слилось и отождествилось с Богосознанием. Он исходил не из высшего Небесного авторитета, а из того авторитета, который был в Нем Самом. И это Самосвидетельство Христа, — говорит Трубецкой, — есть факт истории; таков Христос в документах наиболее ранних, наиболее древних. Мы можем в это верить или не верить — это вопрос уже иной, вопрос не исторический, а нравственный, духовный, мистический; здесь вступает в свои права проблема веры.

Далее Сергей Трубецкой говорит о том, что мир был застигнут Христом врасплох, потому что явление Бога поставило человека перед необходимостью выбора; и застигло врасплох не только фарисеев или Кайафу, а застигает врасплох человека и сегодня. Потому что, как показывает Трубецкой на историческом материале, люди, сопротивлявшиеся Христу, — идеологи, ученые, богословы — несли в себе типологию, непреходящую типологию благочестия, самодовольства, авторитарности, элитарности и всего того, что проходит с течением времени.