Русская проза рубежа ХХ–XXI веков - [11]

В подобной ситуации традиционная классификация литературы по родам и видам в ряде случаев не отражает существующей картины. Интенсивное развитие формы привело к тому, что отдельные образования – повесть о детстве, литературный портрет, мемуарно-биографический роман – стали организовываться по законам межжанрового образования внутри метажанра воспоминаний.

Другим метажанровым образованием становится метапроза, роман о писателе, обеспечивающий, по мнению М. Абашевой, максимально полную возможность выражения авторского сознания и обладающий рядом признаков. В нем доминирует тема творчества, автор проявляет себя через текстового двойника, допускает зеркальность повествования, использует разнообразные переходные формы. Среди композиционных особенностей распространены «текст в тексте» и текстовые комментарии. Процесс создания произведения осуществляется как бы одновременно с чтением текста, что создает атмосферу творческой игры.

Признавая «новый автобиографизм»[8], С. Чупринин полагает, что данная форма может быть обозначена разными терминами: мемуары литературоведов, «роман с ключом», «скандальный роман». Появление подобных текстов показало, что литературный процесс определяется поведенческой моделью автора. Происходит изменение «лица писателя», который выступает в самых разных ипостасях: учителя, демиурга, собеседника. Соответственно усиливаются роль диалога, «разговоров», несобственно-прямой речи – возникает очевидное авторское присутствие. Примером могут служить тексты Евг. Гришковца (Евгений Валерьевич, р. 1967). «Год Жжизни» (2008) и «Продолжение жизни» (2009).

Стремление авторов обобщить, осмыслить пережитое ими или их поколением обусловило появление семейной саги, или семейного романа (произведения В. Аксенова, Б. Васильева, И. Полянской, Л. Улицкой). Оказалось, что интерес к индивидуальной судьбе, истории семьи носит интернациональный характер, именно данная проблематика стала основной в мировой культуре и подробно исследуется многими авторами.

Использование новых форм усилило внимание авторов к текстовой организации. Некоторым писателям удается создать интересное динамичное повествование, в других случаях собственно сюжет отсутствует, фабула носит внешний характер, повествование состоит из цепочки разнообразных происшествий, не всегда располагающихся в сюжетно обусловленной логической последовательности. Наблюдается так называемое поэпизодное построение. Новизна содержания и изменение ролевых функций ведут к более свободной композиции. Допускается возможность перехода в разные пространства, сон и явь перемешиваются, время течет практически в любом направлении.

Текст перестал выстраиваться на одном типе конфликта или истории определенного героя. Усложненная пространственно-временная система стимулирует использование ассоциативного построения, приемов монтажа, коллажа. Другая разновидность текста, напротив, предполагает фиксацию повседневной действительности и своеобразную реконструкцию обыденного мира. Тогда доминируют поток сознания, несобственно-прямая речь, диалоги и монологи героев как приемы организации текста.

Третьи авторы тщательно продумают общий каркас произведения, организуя текст, начиная с названия и закладывая возможности расшифровки основной идеи, последовательно навязывая свою концепцию путем повторения основной идеи. Они считают, что все сюжеты уже известны и просчитаны, поэтому на общий мотив можно наслоить собственный жизненный опыт и поставить свои вопросы. В созданном таким образом пространстве располагаются персонажи – носители авторской идеи или наделенные только характерологическими признаками.

Парадигму 90-х годов определяет и изменение героя, практически каждый новый период порождает свой социальный тип, который выражает определенные взаимоотношения в обществе и одновременно воплощает нравственные представления автора. В ХХ в. можно выделить, например, идеального героя (на основе «корчагинского», «маресьевского» мифов), маскарадного героя, трикстера (от немецкого слова Trikster – шутник, плут); в постмодернистской литературе – маргинального героя. Отмечается и бытование романтического героя.

В литературе переходного периода наблюдаются все отмеченные формы, одновременно завершается своеобразный поиск, начатый в 80-е, рядового героя с его собственной психологией и моралью. Изображаются обычные люди в повседневных обстоятельствах с их проблемами и взаимоотношениями («женская» проза). Появились персонажи, отображающие отношения времени: пиарщики, бандиты, компьютерщики (программисты), менеджеры среднего звена.

В ряде произведений откровенно фиксируются достаточно интимные переживания (возрождается так называемое эротическое направление, поддерживаемое премией «Декамерон»). Такая литература рассчитана на читателя, которого привлекают многочисленные перипетии, переживания героев, острые конфликтные ситуации. Однако новый жизненный тип не складывается, он просто констатируется, нет индивидуальности.

В так называемой гламурной литературе фиксируется герой, относящийся к богемной, тусовочной среде, на читателя выплескиваются правила хорошей жизни, «comme il faut» в виде сплошного речевого потока. Действия героя подчиняются естественному ходу обстоятельств. Он активен, но не глубок, не наделен сложными чувствами и переживаниями, его жизненные установки просты и конкретны.