Русская православная церковь в 1917 - 1927 годах - [6]

По существу этот документ был политической программой Церкви в новых условиях. Уже тогда всякому здравомыслящему человеку было ясно, что эта программа, поражающая своим консерватизмом и политической близорукостью, была тогда совершенно нереальна. Документ представлял собой шаг назад даже по сравнению с вероисповедной политикой временного правительства (в области образования) и вступал в противоречие с уже принятыми к тому времени декретами Советской власти (Декрет о земле «социализировал» в том числе и церковные земли). По существу церковь принимала от революции все то, что шло ей на пользу (политическую независимость), но настаивала на сохранении всех своих старых привилегий. Такой подход к ситуации в тот момент выглядел как анахронизм. Советская власть просто не обратила внимания на эти требования.

31 декабря 1917 г. (13 января 1918 г.) был опубликован проект Декрета СНК о свободе совести, церковных и религиозных обществах, известного также как Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви. 20 января (2 февраля) 1918 года Декрет был принят и спустя три дня вновь опубликован уже как официальный документ. Согласно этому документу Церковь отделялась от государства, что выражалось в полной отмене всех привилегий по религиозному принципу, отказе от религиозных обрядов как официальных церемоний, отмене религиозной присяги, полной секуляризации актов гражданского состояния, приравнивании всех религиозных обществ к «частным обществам и союзам» и отказе от всякой их поддержки со стороны государства. Гражданам предоставлялось право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, свободно исполнять религиозные обряды, не посягая на общественный порядок, права других граждан и Советской Республики. Никто не мог по религиозным убеждениям освобождаться от гражданских обязанностей, допускалась лишь замена одной обязанности другой. Школа отделялась от церкви. В учебных заведениях любого типа, где преподавались общеобразовательные предметы, запрещалось преподавание религиозных вероучений. Разрешалось обучаться и обучать религии лишь «частным образом».

Вышеизложенные статьи декрета представляли собой радикальную, но в целом общедемократическую программу секуляризации общественной жизни. Под большинством из них без колебаний подписались бы политики тогдашних светских государств Запада. Но последние две статьи Декрета резко контрастировали с традиционно-либеральными представлениями о свободе совести. Согласно этим статьям религиозные общества лишались прав юридического лица и права владеть собственностью. Их имущества объявлялись «народным достоянием». Богослужебные здания и предметы отдавались религиозным обществам в «бесплатное пользование» по решению местных или центральных властей[3].

Лишение религиозных обществ прав юридического лица было актом открытой дискриминации в их отношении, ибо прочие «частные общества и союзы» такие права имели. Лишение религиозных обществ прав собственности даже на храмы и богослужебную утварь ставило эти общества в унизительную зависимость от гражданских властей, создавало почву для прямого вмешательства власти в церковные дела (например, в случае спора между общинами), а также для последующих массовых экспроприаций церковных зданий и предметов культа. По существу, декларируя отделение церкви от государства, большевики одновременно создавали базу для прямого вмешательства государства в церковную жизнь.

Как видим, принципы раздельного существования светской власти и религии, в верности которым до революции клялись едва ли не все революционеры, о которых тогда же часто говорили многие религиозные деятели, в реальности не выполнялись последовательно ни теми, ни другими. Рассмотренные мной два документа (Определение Собора и Декрет СНК) представляют собой как бы декларации принципов сосуществования Церкви и государства, с которыми РПЦ и Советская власть пришли к революции. Достаточно беглого взгляда на эти документы, чтобы заметить, что они полностью, во всех своих пунктах взаимно исключают друг друга. Эти документы стали своего рода «перчатками», которые Православная Церковь и Советское государство бросили друг другу перед решительной схваткой.

Поместный Собор болезненно отреагировал на этот Декрет, расценив его как «злостное покушение на весь строй жизни православной Церкви и акт открытого против нее гонения». Верующим запрещалось участвовать в проведении в жизнь этого Декрета под страхом отлучения от Церкви. В Соборном воззвании по поводу Декрета верующие в очень неопределенных выражениях призывались встать на защиту «заветных святынь»[4]. Никаких указаний на то, что именно не устраивало церковников в Декрете в воззвании не было, однако можно было догадаться, что их особый гнев вызвали именно последние статьи декрета о юридических правах и собственности Церкви. Декрет и воззвание вызвали широкие волнения среди верующего населения страны, перераставшие иногда в столкновения со сторонниками Декрета и с властями.

Недовольство подогревалось еще и тем, что власти преступили к практическому осуществлению принципов Декрета. Еще до его официального принятия Наркомпрос издал постановление о национализации всех принадлежавших Церкви учебных заведений независимо от их характера. Национализировалось и передавалось в ведение наркомпроса все их движимое и недвижимое имущество, все их денежные фонды, ценные бумаги и проценты по ним