Русская православная церковь в 1917 - 1927 годах - [5]
Собор проходил в три сессии: 1-я — с 15 (28) августа по 9 (22) декабря 1917 года; 2-я — с 20 января (2 февраля) по 7 (20) апреля 1918 года; и 3-я — с 19 июня (2 июля) по 7 (20) сентября 1918 года. Работа Собора была приостановлена по вине Советской власти и больше не возобновлялась вопреки решению его участников, так что многие важные вопросы остались нерешенными.
Итак, можно заключить, что основанная некогда Петром I синодальная система управления Церковью к началу ХХ века полностью изжила себя. Церковная жизнь требовала перемен. Эти перемены мог осуществить только Поместный Собор, созыву которого долгое время препятствовало самодержавие, вследствие чего он стал возможен только после свержения монархии Романовых. Поместный Собор 1917–1918 годов восстановил патриаршество и определил общий порядок церковного управления, однако вынужден был преждевременно прервать свою работу.
В данной главе я коротко рассмотрел только те мероприятия Собора, которые касались внутрицерковной жизни. На его взаимоотношениях с пришедшими во время его заседаний к власти большевиками на мой взгляд будет уместнее остановиться в следующей главе.
РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ В ПЕРВЫЕ МЕСЯЦЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ И ВО ВРЕМЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Как раз в то время, когда в Москве делегаты Собора решали вопрос о восстановлении патриаршества, в северной столице произошло вооруженное восстание. Временное правительство пало, вся власть перешла в руки Советов, а фактически в руки партии большевиков. После нескольких дней упорных боев Советская власть установилась и в Москве.
Пришедшая к власти партия была одной из самых радикальных в тогдашней России. Именно поэтому в тот момент никто кроме самих большевиков не верил, что они смогут удержать власть сколько-нибудь долгое время. Не верили в это и участники московского Собора. Между тем лидеры большевиков придерживались резко антиклерикальных и вообще антирелигиозных позиций, что не могло не привести их в скором будущем к жесткому столкновению с руководством самой влиятельной в России религиозной организации — Православной Церкви. Этим руководством в тот момент являлся Собор.
В ходе октябрьских боев в Москве руководство Церкви предприняло робкую и тщетную попытку «примирить» враждующие стороны. Когда же победитель определился, делегаты Собора вернулись к своим заседаниям, предпочитая просто не замечать совершившейся перемены. Несколько недель длилось это взаимное «незамечание» Советской власти и Православной Церкви. Собор был занят выборами Патриарха, а руководство большевиков, отделенное от него тысячей с лишним километров, заботилось о собственном утверждении у власти. Однако долго все это продолжаться не могло.
11 ноября (ст. ст.) Собор выступил с посланием, в котором хотя и не содержалось никаких имен и названий политических сил, но довольно ясно сквозило недовольство происшедшими событиями. «Ко всем несчастиям присоединилась междоусобица, охватившая Русскую землю… В течение ряда дней русские пушки обстреливали величайшую святыню России — наш священный Московский Кремль… Вместо обещанного лжеучителями нового общественного строения — кровавая распря строителей, вместо мира и братства народов — смешение языков и ожесточенная ненависть братьев. Давно уже в русскую душу проникают севы антихристовы, и сердце народное отравляется учениями, ниспровергающими веру в Бога, насаждающими зависть, алчность, хищение чужого. На этой почве обещают они создание всеобщего счастья на земле… Открыто проповедуется борьба против веры Христовой, противление всякой святыне и самопревознесение против всего, называемого Богом… Посему и рушится Держава Российская от этого беснующегося безбожия.» В заключение Собор призывал православную паству оставить «безумную и нечестивую мечту лжеучителей, призывающих осуществить всемирное братство путем всемирного междоусобия» и «вернуться на путь Христов». Сами же «лжеучители» объявлялись «изменниками Родины»[1]
Делегаты Собора, казалось, плохо отдавали себе отчет в том, что именно произошло в стране, и какого рода власть в ней установилась. Подтверждение этому — соборное определение «О правовом положении Православной Российской Церкви», принятое ими 2 декабря 1917 года. Согласно этому документу Церковь в своей внутренней жизни должна быть независима от государственной власти и обязалась соблюдать «гражданские законы» государства. На этом, однако, «либерализм» документа заканчивался. Православная церковь как «величайшая святыня огромного большинства населения и как великая историческая сила, созидавшая Российское государство» требовала для себя «первенствующего среди других исповеданий публично-правового положения». В чем же должно было заключаться это положение? Государство должно было признавать юридическую силу за всеми постановлениями, изданными для себя Церковью. Все касающиеся Церкви законы должны были издаваться только «по соглашению с церковной властью». Обязательно православными должны были быть глава государства (!), министр исповеданий, министр народного просвещения и товарищи этих министров. Православный календарь должен был признаваться государственным календарем, а главные церковные праздники и воскресные дни — «неприсутственными днями». «Богохульные» публичные выступления и действия, а также «насилия и угрозы для отвлечения от православия» должны были признаваться уголовными преступлениями и соответственно наказываться. Церковный брак для православных граждан должен был признаваться законным, регистрация актов гражданского состояния оставалась в руках церкви. Церковные учебные заведения как богословского так и общеобразовательного характера приравнивались по своему статусу к правительственным. Во всех светских школах преподавание Закона Божия для православных учащихся должно было оставаться обязательным. При армии и флоте должны были содержаться штатные священники, которые, как и законоучители в школах должны были содержаться за счет государственной казны. Духовные лица освобождались от воинской и других «натуральных» повинностей. Церковные имущества объявлялись неприкосновенными и не подлежали налогообложению, если они не приносили дохода «путем отдачи их в аренду или наем». Церковь требовала для себя ежегодных субсидий от государства «в пределах потребностей», которые определялись ее руководством и затем утверждались законодательно. Церковь, правда, обещала отчитываться в расходовании этих средств «на общем основании» т. е. как и всякое другое ведомство. Она требовала прав юридического лица не только для себя как целого, но и для всех своих «установлений» (приходов, монастырей, братств, семинарий, школ и т. д.)
В монографии освещается важный аспект формирования нового международного порядка после окончания Первой мировой войны. Параметры этого порядка во многом зависели от отношений между Великобританией и Францией — единственными великими державами победившей коалиции, участвовавшими в войне на всем ее протяжении. Англо-французские отношения осложнялись большим количеством противоречий, причем вопрос о послевоенных судьбах народов и территорий побежденной Османской империи вызывал не менее острые разногласия, чем процесс мирного урегулирования в Европе.
Чудесные исцеления и пророчества, видения во сне и наяву, музыкальный восторг и вдохновение, безумие и жестокость – как запечатлелись в русской культуре XIX и XX веков феномены, которые принято относить к сфере иррационального? Как их воспринимали богословы, врачи, социологи, поэты, композиторы, критики, чиновники и психиатры? Стремясь ответить на эти вопросы, авторы сборника соотносят взгляды «изнутри», то есть голоса тех, кто переживал необычные состояния, со взглядами «извне» – реакциями церковных, государственных и научных авторитетов, полагавших необходимым если не регулировать, то хотя бы объяснять подобные явления.
Новая искренность стала глобальным культурным феноменом вскоре после краха коммунистической системы. Ее влияние ощущается в литературе и журналистике, искусстве и дизайне, моде и кино, рекламе и архитектуре. В своей книге историк культуры Эллен Руттен прослеживает, как зарождается и проникает в общественную жизнь новая риторика прямого социального высказывания с характерным для нее сложным сочетанием предельной честности и иронической словесной игры. Анализируя этот мощный тренд, берущий истоки в позднесоветской России, автор поднимает важную тему трансформации идентичности в посткоммунистическом, постмодернистском и постдигитальном мире.
В книге рассматривается столетний период сибирской истории (1580–1680-е годы), когда хан Кучум, а затем его дети и внуки вели борьбу за возвращение власти над Сибирским ханством. Впервые подробно исследуются условия жизни хана и царевичей в степном изгнании, их коалиции с соседними правителями, прежде всего калмыцкими. Большое внимание уделено отношениям Кучума и Кучумовичей с их бывшими подданными — сибирскими татарами и башкирами. Описываются многолетние усилия московской дипломатии по переманиванию сибирских династов под власть русского «белого царя».
Предлагаемая читателю книга посвящена истории взаимоотношений Православной Церкви Чешских земель и Словакии с Русской Православной Церковью. При этом главное внимание уделено сложному и во многом ключевому периоду — первой половине XX века, который характеризуется двумя Мировыми войнами и установлением социалистического режима в Чехословакии. Именно в этот период зарождавшаяся Чехословацкая Православная Церковь имела наиболее тесные связи с Русским Православием, сначала с Российской Церковью, затем с русской церковной эмиграцией, и далее с Московским Патриархатом.
Н.Ф. Дубровин – историк, академик, генерал. Он занимает особое место среди военных историков второй половины XIX века. По существу, он не примкнул ни к одному из течений, определившихся в военно-исторической науке того времени. Круг интересов ученого был весьма обширен. Данный исторический труд автора рассказывает о событиях, произошедших в России в 1773–1774 годах и известных нам под названием «Пугачевщина». Дубровин изучил колоссальное количество материалов, хранящихся в архивах Петербурга и Москвы и документы из частных архивов.
В монографии рассматриваются произведения французских хронистов XIV в., в творчестве которых отразились взгляды различных социальных группировок. Автор исследует три основных направления во французской историографии XIV в., определяемых интересами дворянства, городского патрициата и крестьянско-плебейских масс. Исследование основано на хрониках, а также на обширном документальном материале, произведениях поэзии и т. д. В книгу включены многочисленные отрывки из наиболее крупных французских хроник.