Русская поэзия за 30 лет (1956-1989) - [14]

Машинистки, телефоны, папки,

Желтые, как азиатский зной…..

Даже в самой рассоветской поэзии воспевание бюрократа встречается не так уж часто! Верит ли Луговской в те фразы, которыми он славит чиновника, лицо в русской литературе традиционно

мало уважаемое?

Верит! Оды чиновнику. то есть начальству вытекают логически из поэтичного упоения ролью винтика! Но как надо поглупеть, чтобы этим ещё и гордиться! И когда в 1951 году в последней книге стихов, названной поэмой, в книге «Середина века» Луговской радуется, что

"У нас дорога в коммунизм

в снегах, в крови легла" —

то удивления это не вызывает. Только показывает, что даже не став циником, Луговской все же утратил талант, ибо воспевание злобы как поэтический лейтмотив — бесплодно..

А уж прославление чиновничества…..

И особенно удивительно, что некогда написал он, ну вовсе на него непохожее единственное не похожее стихотворение «Медведь».

Привожу его тут (от удивления) полностью

МЕДВЕДЬ

Девочке медведя подарили

Он уселся, плюшевый, большой,

Чуть покрытый магазинной пылью

Важный зверь с полночною душой.

Девочка с медведем говорила,

Отвела для гостя новый стул,

В десять спать с собою уложила,

А в одиннадцать весь дом уснул.

Но в двенадцать, видя свет фонарный,

Зверь пошел по лезвию луча,

Очень тихий, очень благодарный,

Ножками тупыми топоча.

Сосны зверю поклонились сами,

Все ущелье начало гудеть.

Поводя стеклянными глазами,

В горы шел коричневый медведь.

И тогда ему промолвил слово

Облетевший многодумный бук:

«Доброй полночи, медведь! Здорово!

Ты куда идешь-шагаешь, друг?»

«Я шагаю ночью на веселье,

Что идет у медведей в горах.

Новый год справляет новоселье,

Чатыр-Даг в снегу и облаках».

«Не ходи, тебя руками сшили

Из людских одежд, людской иглой,

Медведей охотники убили,

Возвращайся, маленький, домой.

Кто твою хозяйку приголубит?

Мать встречает где-то Новый год,

Домработница танцует в клубе,

А отца — собака не найдет.

Ты лежи, медведь, лежи в постели,

Лапами не двигай до зари.

И, щеки касаясь еле-еле,

Сказки медвежачьи говори.

Путь далек, а снег глубок и вязок,

Сны прижались к ставням и дверям,

Потому что без полночных сказок

Нет житья ни людям, ни зверям»

1939 (!) написано почти одновременно с тем. фашистским стихом, который выше цитируется….

6. БРОДЯГА ОКАЯННЫЙ (Сергей Марков)

Прежде всего прошу не путать поэта и крупного русского географа Сергея Николаевича Маркова с двумя истинно советскими недопоэтками — его однофамильцами…

Как известно, большинство поэтов рано или поздно переходят на прозу.

А вот знаменитый географ Сергей Марков — наоборот первые стихи опубликовал тогда, когда его известность как учёного и писателя была уже немалой: семь книг по истории географических открытий и роман "Юконский ворон" прославивший автора среди молодежи…

К началу публикации стихов за спиной Маркова было уже многое: и жизнеописание полярного исследователя Бегтчева и уже упомянутый тут роман «Юконский ворон» о странной любви и приключениях первопроходцев на Аляске в начале 19 столетия, и ещё фундаментальный труд по истории картографии… Муза дальних странствий переселилась в стихи из его науки и его прозы.

Поэт Марков на целое поколение младше самого себя.

Первые его публикации появились в предвоенные годы, рядом с теми молодыми поэтами, кто тогда только начинал, как К. Симонов, к примеру…

Сравним стихи 1924 года и стихи сороковых. Они почти неразличимы меж собой.

Какое раннее? Какое более позднее? Без даты не понять. Поэт не менялся — вот его странная особенность:

О чём звенит камышный ворох?

Где, как скопившаяся боль,

Сочится в стынущих озёрах

Слезами мраморная соль?

А вот строки из его стихотворения «Землепроходцы» 1947 года:

Просторы открывались как во сне,

От стужи камни дикие трещали,

В Даурской и Мунгальской стороне

Гремели раскалённые пищали.

И если у других поэтов экзотический мир существует для того, чтобы в него вломиться "со своим уставом", то Марков не вламывается, он сливается с жизнью и культурой, вроде бы чуждыми европейцу. В этом он противоположен и Тихонову и Луговскому, решавшим "колониальную тему" с "позиции силы": А у Маркова вот как:

«Мерзлые юрты не знают мести,

Буря за дверью — взятый уступ.

Тут мы оставим на кружечной жести

Тонкую кожу спаленных губ…

Кровью зеленой наполним жилы,

Вспомним буранные пустыри,

С теми, кто здесь любили и жили

Мы просидим у огня до зари…»

Вместо колониального пафоса — понимание. И удаётся оно потому, что для поэта любая национальная культура существует, чтобы понять ее, а не покорять, войти бережно и не наследить… Это бережное отношение к чужому миру продиктовано именно тем, что Марков — один из самых глубоко национальных поэтов.

«Что же я — в почете иль в награде?

Я рожден в неведомом посаде,

Где сосна да заячья тропа,

Где деревья в инее томились,

Проруби крещенские дымились,

Где судьба на радости скупа…»

Это лирическое утверждение безвестности — не литературное кокетство.

Действительно, декларировавшие агрессивно свое сугубо национальное нечто, стихотворцы из «Молодой Гвардии» или из «Нашего Современника» на самом деле растеряли всю национальную сущность в своих писаниях, зато щедро уснащённых берёзами да диалектными словечками…