Русская поэзия XVIII века - [7]

Да в голове, что рога ищет, ум нелишный.

Верблюд скоком побежал в лес, чтоб достать скору

Пользу, в нору голову всунул без разбору;

Рад добыче, лев тотчас в гостя уцепился,

С ушми был тогда верблюд – в них ногтьми влепился.

Тянет лев, узнал верблюд прелесть, стало больно;

Дерет из щели главу, та идет не вольно.

Нужно было, голову чтоб вытянуть здраву,

И уши там потерять, не нажив рог славу.

Славолюбцы! вас поют, о вас басни дело,

Верблюжее нанял я для украсы тело.

Кто древо, как говорят, не по себе рубит,

Тот, большого не достав, малое погубит.

Сатира I На хулящих учения к уму своему [2]

Уме недозрелый, плод недолгой науки!

Покойся, не понуждай к перу мои руки:

Не писав летящи дни века проводити,

Можно и славу достать, хоть творцом не слыти.

Ведут к ней нетрудные в наш век пути многи,

На которых смелые не запнутся ноги;

Всех неприятнее тот, что босы проклали

Девять сестр[3]. Многи на нем силу потеряли,

Не дошед; нужно на нем потеть и томиться,

И в тех трудах всяк тебя как мору чужится,

Смеется, гнушается. Кто над столом гнется,

Пяля на книгу глаза, больших не добьется

Палат, ни расцвеченна марморами саду;

Овцу не прибавит он к отцовскому стаду.

Правда, в нашем молодом монархе[4] надежда

Всходит музам немала; со стыдом невежда

Бежит его. Аполлон славы в нем защиту

Своей не слабу почул, чтяща свою свиту[5]

Видел его самого, и во всем обильно

Тщится множить жителей парнасских он сильно.

Но та беда: многие в царе похваляют

За страх то, что в подданном дерзко осуждают.

«Расколы и ереси науки суть дети;

Больше врет, кому далось больше разумети;

Приходит в безбожие, кто над книгой тает, —

Критон с четками в руках ворчит и вздыхает[6],

И просит, свята душа, с горькими слезами

Смотреть, сколь семя наук вредно между нами;

Дети наши, что пред тем, тихи и покорны,

Праотческим шли следом к Божией проворны

Службе, с страхом слушая, что сами не знали,

Теперь, к церкви соблазну, Библию честь стали;

Толкуют, всему хотят знать повод, причину,

Мало веры подая священному чину;

Потеряли добрый нрав, забыли пить квасу,

Не прибьешь их палкою к соленому мясу;

Уже свечек не кладут, постных дней не знают;

Мирскую в церковных власть руках лишну чают[7]

Шепча, что тем, что мирской жизни уж отстали,

Поместья и вотчины весьма не пристали»[8].

Силван другую вину наукам находит[9].

«Учение, – говорит, – нам голод наводит;

Живали мы преж сего, не зная латыне,

Гораздо обильнее, чем мы живем ныне;

Гораздо в невежестве больше хлеба жали;

Переняв чужой язык, свой хлеб потеряли.

Буде речь моя слаба, буде нет в ней чину,

Ни связи, – должно ль о том тужить дворянину?

Довод, порядок в словах – подлых[10] то есть дело,

Знатным полно подтверждать иль отрицать смело.

С ума сошел, кто души силу и пределы

Испытает; кто в поту томится дни целы,

Чтоб строй мира и вещей выведать премену

Иль причину, – глупо он лепит горох в стену.

Прирастет ли мне с того день к жизни, иль в ящик

Хотя грош? могу ль чрез то узнать, что приказчик,

Что дворецкий крадет в год? как прибавить воду

В мой пруд? как бочек число с винного заводу?

Не умнее, кто глаза, полон беспокойства,

Коптит, печась при огне, чтоб вызнать руд свойства,

Ведь не теперь мы твердим, что буки, что веди[11] —

Можно знать различие злата, сребра, меди.

Трав, болезней знание – голы все то враки;

Глава ль болит – тому врач ищет в руке знаки;

Всему в нас виновна кровь, буде ему веру

Дать хочешь. Слабеем ли – кровь тихо чрезмеру

Течет; если спешно – жар в теле; ответ смело

Дает, хотя внутрь никто видел живо тело.

А пока в баснях таких время он проводит,

Лучший сок из нашего мешка в его входит.

К чему звезд течение числить, и ни к делу,

Ни кстати за одним ночь пятном не спать целу,

За любопытством одним лишиться покою,

Ища, солнце ль движется или мы с землею?

В часовнике можно честь на всякий день года

Число месяца и час солнечного всхода.

Землю в четверти делить без Евклида смыслим,

Сколько копеек в рубле – без алгебры счислим».

Силван одно знание слично людям хвалит:

Что учит множить доход и расходы малит;

Трудиться в том, с чего вдруг карман не толстеет,

Гражданству вредным весьма безумством звать смеет.

Румяный, трожды рыгнув, Лука подпевает[12]:

«Наука содружество людей разрушает;

Люди мы к сообществу Божия тварь стали,

Не в нашу пользу одну смысла дар прияли.

Что же пользы иному, когда я запруся

В чулан, для мертвых друзей[13] – живущих лишуся,

Когда все содружество, вся моя ватага

Будет чернило, перо, песок[14] да бумага?

В веселье, в пирах мы жизнь должны провождати:

И так она недолга – на что коротати,

Крушиться над книгою и повреждать очи?

Не лучше ли с кубком дни прогулять и ночи?

Вино – дар божественный, много в нем провору:

Дружит людей, подает повод к разговору,

Веселит, все тяжкие мысли отымает,

Скудость знает облегчать, слабых ободряет,

Жестоких мягчит сердца, угрюмость отводит,

Любовник легче вином в цель свою доходит.

Когда по небу сохой бразды водить станут,

А с поверхности земли звезды уж проглянут,

Когда будут течь к ключам своим быстры реки

И возвратятся назад минувшие веки,

Когда в пост чернец одну есть станет вязигу[15], —

Тогда, оставя стакан, примуся за книгу».

Медор[16] тужит, что чресчур бумаги исходит