Русская поэзия XIX века, том 1 - [97]

Зоркий страж своих работ

Взором сдерживает море

И насмешливо зовет:

«Кто ж из нас могучей в споре?»

₁₈₂₉

Тяжелый поэт

Как гусь, подбитый на лету,

Влачится стих его без крылий;

По напряженному лицу

Текут следы его усилий.

Вот после муки голова

Стихами тяжко разродилась:

В них рифма рифме удивилась,

И шумно стреснулись слова.

Не в светлых снах воображенья

Его поэзия живет;

Не в них он ловит те виденья,

Что в звуках нам передает;

Но в душной кузнице терпенья,

Стихом, как молотом, стуча,

Кует он с дюжего плеча

Свои чугунные творенья.

<1829>

Чтение Данта

Что в море купаться, то Данта читать:

Стихи его тверды и полны,

Как моря упругие волны!

Как сладко их смелым умом разбивать!

Как дивно над речью глубокой

Всплываешь ты мыслью высокой:

Что в море купаться, то Данта читать.

<1830>

А. Хомяков

^{580}

Клинок

Не презирай клинка стального

В обделке древности простой

И пыль забвенья векового

Сотри заботливой рукой.

Мечи с красивою оправой,

В златых покояся ножнах,

Блистали тщетною забавой

На пышных роскоши пирах;

А он в порывах бурь военных

По латам весело стучал

И на главах иноплеменных

Об Руси память зарубал.

Но тяжкий меч, в ножнах забытый

Рукой слабеющих племен,

Давно лежит полу-сокрытый

Под едкой ржавчиной времен

И ждет, чтоб грянул голос брани,

Булата звонкого призыв,

Чтоб вновь воскрес в могущей длани

Его губительный порыв;

И там, где меч с златой оправой

Как хрупкий сломится хрусталь,

Глубоко врежет след кровавый

Его синеющая сталь.

Так не бросай клинка стального

В обделке древности простой

И пыль забвенья векового

Сотри заботливой рукой.

<1830>

К*** («Когда гляжу, как чисто и зеркально…»)

Когда гляжу, как чисто и зеркально

Твое чело,

Как ясен взор, — мне грустно и печально,

Мне тяжело.

Ты знаешь ли, как глубоко и свято

Тебя люблю?

Ты знаешь ли, что отдал без возврата

Я жизнь свою!

Когда умрет пред хладной молньей взора

Любви мечта,

Не прогремят правдивого укора

Мои уста.

Но пропою в последнее прощанье

Я песнь одну;

В ней всю любовь, все горе, все страданье,

Всю жизнь сомкну.

И, слыша песнь, каким огнем согрета

И как грустна,

Узнает мир, что в ней душа поэта

Схоронена.

<1836>

России («Гордись! — тебе льстецы сказали…»)

^{581}

«Гордись! — тебе льстецы сказали. —

Земля с увенчанным челом,

Земля несокрушимой стали,

Полмира взявшая мечом!

Пределов нет твоим владеньям,

И, прихотей твоих раба,

Внимает гордым повеленьям

Тебе покорная судьба.

Красны степей твоих уборы,

И горы в небо уперлись,

И как моря твои озеры…»

Не верь, не слушай, не гордись!

Пусть рек твоих глубоки волны,

Как волны синие морей,

И недра гор алмазов полны,

И хлебом пышен тук степей;

Пусть пред твоим державным блеском

Народы робко клонят взор

И семь морей^{582} немолчным плеском

Тебе поют хвалебный хор;

Пусть далеко грозой кровавой

Твои перуны пронеслись —

Всей этой силой, этой славой,

Всем этим прахом не гордись!

Грозней тебя был Рим великой,

Царь семихолмного хребта,

Железных сил и воли дикой

Осуществленная мечта;

И нестерпим был огнь булата

В руках алтайских дикарей^{583};

И вся зарылась в груды злата

Царица западных морей.

И что же Рим? и где монголы?

И, скрыв в груди предсмертный стон,

Кует бессильные крамолы,

Дрожа над бездной, Альбион!

Бесплоден всякой дух гордыни,

Неверно злато, сталь хрупка,

Но крепок ясный мир святыни,

Сильна молящихся рука!

И вот за то, что ты смиренна,

Что в чувстве детской простоты,

В молчанье сердца сокровенна,

Глагол творца прияла ты, —

Тебе он дал свое призванье,

Тебе он светлый дал удел:

Хранить для мира достоянье

Высоких жертв и чистых дел;

Хранить племен святое братство,

Любви живительной сосуд,

И веры пламенной богатство,

И правду, и бескровный суд.

Твое все то, чем дух святится,

В чем сердцу слышен глас небес,

В чем жизнь грядущих дней таится,

Начало славы и чудес!..

О, вспомни свой удел высокой!

Былое в сердце воскреси

И в нем сокрытого глубоко

Ты духа жизни допроси!

Внимай ему — и, все народы

Обняв любовию своей,

Скажи им таинство свободы,

Сиянье веры им пролей!

И станешь в славе ты чудесной

Превыше всех земных сынов,

Как этот синий свод небесный —

Прозрачный вышнего покров!

₁₈₃₉

Киев

^{584}

Высоко передо мною

Старый Киев над Днепром,

Днепр сверкает под горою

Переливным серебром.

Слава, Киев многовечный,

Русской славы колыбель!

Слава, Днепр наш быстротечный,

Руси чистая купель!^{585}

Сладко песни раздалися,

В небе тих вечерний звон:

«Вы откуда собралися,

Богомольцы, на поклон?»

«Я оттуда, где струится

Тихий Дон — краса степей».

«Я оттуда, где клубится

Беспредельный Енисей!»

«Край мой — теплый брег Эвксина!^{586}»

«Край мой — брег тех дальних стран,

Где одна сплошная льдина

Оковала океан».

«Дик и страшен верх Алтая,

Вечен блеск его снегов,

Там страна моя родная!»

«Мне отчизна — старый Псков».

«Я от Ладоги холодной».

«Я от синих волн Невы».

«Я от Камы многоводной».

«Я от матушки-Москвы».

Слава, Днепр, седые волны!

Слава, Киев, чудный град!

Мрак пещер твоих безмолвный^{587}

Краше царственных палат.

Знаем мы: в века былые,

В древню ночь и мрак глубок,

Над тобой блеснул России

Солнца вечного восток.

И теперь из стран далеких,

Из неведомых степей,

От полночных рек глубоких —

Полк молящихся детей —

Мы вокруг твоей святыни

Все с любовью собраны…

Братцы, где ж сыны Волыни?

Галич, где твои сыны?

Горе, горе! их спалили

Польши дикие костры;